Письмо как жанр возникло в результате приспособления формы личной и деловой переписки для нужд журналистики. Будучи опубликованным, письмо становилось достоянием аудитории, в силу этого представлять данный жанр могут в полной мере только такие письма, которые имеют общественную значимость и потому лишь попадают в сферу интересов аудитории. Привнесение в деловую или личную переписку идей, значимых для общества в целом, было необходимым условием становления письма как самостоятельного жанра журналистики. Значительное влияние на характер жанра оказали всевозможные прокламации, листовки, воззвания, распространявшиеся среди населения в периоды всевозможных общественных катаклизмов – восстаний, революций.
Эпистолярную публицистику в жанровом отношении следует отличать от публикаций самых разных жанров (начиная с заметки и кончая полноценным очерком), которые помещаются под рубрикой «Письма наших читателей» во многих газетах и журналах. (Князев А. А. Энциклопедический словарь СМИ. Бишкек: Изд-во Киргизско-российского славянского ун-та, 2002.)
Пожалуй, стоит на этом остановиться, а то уже захотелось порассуждать о «письме в газету» и о том, какие «общественные катаклизмы» оказывали влияние на характер жанра в последние двадцать пять лет. Конечно, оказывали. И катаклизмы, и обширная переписка, которую уже давно и постоянно ведем мы все «по электронке» – даже за десять лет существования журнала информационное пространство необратимо изменилось…
Вот о глобальных процессах рассуждать мне здесь точно не стоит, справки должны быть краткими – посмотрим-ка лучше нашу почту.
Какая-то до боли знакомая цитата вертелась в голове, когда ясным октябрьским утром мы с Натальей Ким впервые сели посмотреть на наши эпистолярные сокровища в полном объеме. Без нее даже подступиться к этой громадине было невозможно: кроме нас двоих никто и не помнил, что там было и когда, а чего не было. (От ужаса перед огромностью задачи мы порой «для разгону» долго говорили обо всем на свете и поглощали слишком много кофе, за что себя неустанно корили – только сейчас понятно, что делалось это именно от ужаса и в конце концов помогло с ним справиться.)
Цитата же оказалась более чем к месту – она тоже помогала не дрогнуть перед горой писем и даже порадоваться тому, что «наша почта» не всегда столь драматична:
…тридцать две штуки. В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире #31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»).
Ну хорошо, а каковы же «в общем и целом» наши письма?
Если не пытаться классифицировать людей, а смотреть только на сами тексты, кое-что становится заметно… Более того, типичные жанры наших писем удивляют и заставляют задуматься, потому и появилась эта глава.
Сразу скажу: всякая классификация сложных явлений уязвима и неполноценна по определению, а мотивы «составителя каталога» вызывают много вопросов. Есть одно прелюбопытное рассуждение о природе страсти к упорядочиванию, созданию «полочек» и «клеточек». Этим рассуждением мне случается смущать своих студентов, порой очень уж буквально понимающих диагностические типологии и забывающих, что «карта не есть территория». Вот оно:
Цивилизации собирают и перечисляют предметы и слова. <…> Систематизаторы составляют каталоги разных типов и уровней. <…> От зоопарка до Основного закона (конституции) – везде работает этот механизм. <…> Коллекции, описи и энциклопедии нужны как аргументы в пользу того, что данное сообщество (нация, религия, класс, профессия, идеология и др.) безусловно правы в попытках самоутверждения и в борьбе с другими классами, религиями и философиями, что они священны, божественны, что они верны, наконец. В них – полнота и Истина. <…> Только найди правильную классификацию, только поройся в архивах, только выстрой правильные цепи рассуждений с помощью Маркса, Фрейда, Христа, Фуко, только прикупи еще рысаков определенной линии для полноты твоего коннозаводства – и ты придешь к Истине и некоторому абсолюту.
Каталогизатор, собиратель, писец держит в руках Вселенную (символически, разумеется). Ибо он знает порядок вещей, а тот, кто познал этот порядок в своей узкой сфере (хотя бы в собирании марок или пивных бутылок), тот как бы причастен к Порядку Всего, к символической иерархии реальности. Более того, он может претендовать на высочайшее место в этой иерархии. <…> Сложность в том, что в XX веке появились и какие-то другие коллекции и каталоги. Не всегда можно назвать их альтернативными, но там собрано что-то не то, а иной раз и вообще черт-те что[7]
.