Письмо Россетти

Каким же наивным ребенком была она тогда, верила, что золотые колечки, брошенные в воду, и все эти молитвы помогут сохранить семью. При одной только мысли об этом на глазах Алессандры закипали горькие слезы. Вот и теперь. Она сердито смахнула их тыльной стороной руки. Сегодня не до этого. Ее вызвал и ждет банкир отца. Наконец-то она сможет стать законной его правопреемницей. Кораблекрушение, погубившее Сальваторе и Якопо Россетти, оставило ее практически нищенкой – отец Алессандры вложил все, чем владел, в это последнее свое путешествие. На протяжении последнего года управляющий отцовским состоянием Лоренцо Либерти собрал по крохам все, что осталось, и вложил в дело. Теперь, когда Лоренцо умер, ей предстояло управлять наследством. И банкир, без сомнения, хотел посоветовать, как лучше это делать.

Она вышла из гондолы у ступеней Риальто. Утро на рынках – самое деловое время, на улицах, прилегающих к Эрберии и маленькой церкви Сан Джакомо, было людно и царила суета. Она медленно шла через толпы покупателей с корзинами спаржи из Сант-Эразмуса, артишоками из Сицилии, многие несли плетеные мешки, в которых шевелились еще живые крабы и угри. Последний раз она была здесь, когда ей исполнилось пятнадцать, и тогда шагала, держась за отцовскую руку. Вообще-то хорошо воспитанной и благородной девушке не полагалось ходить по рынкам без сопровождения. “Впрочем, ко мне это не относится”, – с горечью подумала Алессандра, ведь весь последний год она была любовницей Лоренцо.

Она развернула письмо от банкира. Наверху было напечатано:

“Банк Каттоны в Риальто, что на канале Размышлений”

Ниже шел текст записки:

“Синьорина Россетти,

мы должны увидеться по делу чрезвычайной важности, касающемуся ваших же интересов.

Остаюсь покорным вашим слугой

Бартоломео Каттона”.

Она остановила молодого человека, толкавшего перед собой тележку с хлебом, и спросила, как пройти к банку.

– Пойдете прямо, потом, после ювелирных мастерских, свернете влево, – объяснил он и взмахом руки указал куда-то в сторону Руга-дельи-Специале.

Перед тем как отправиться дальше, он еще раз окинул ее пристальным взглядом.

Алессандра догадалась, чем вызван этот интерес, неуверенность паренька, смущенный его вид. Бедняга никак не поймет, кто она такая. Незамужние девушки носят вуаль. На Алессандре ее нет. Не носила она и жемчужного ожерелья, этого традиционного украшения замужних женщин. И была слишком скромно одета. Не девица, не матрона, не поймикто.

Впрочем, к совету его она прислушалась и вскоре, миновав шумную суету рынков, вышла на тихую, мощенную булыжником улицу, по обе стороны которой тянулись лавки. Банк Каттоны не произвел на нее ожидаемого впечатления. Скрипучая дверь открывалась в крохотную приемную, где сидел молодой человек с перепачканными чернилами пальцами и безнадежно унылым выражением лица. Алессандра показала ему письмо, писец поднялся и проводил посетительницу в кабинет банкира – тесное помещение без окон с полками, на которых стояли целые ряды кожаных папок с выбитыми на корешках позолоченными именами и фамилиями.

Бартоломео Каттона сидел за столом, занимавшим большую часть комнаты, и, щурясь, рассматривал через полукружья очков большой лист бумаги с выведенными на нем цифрами. Он рассеянно поднял глаза на входящих, при этом кончик гусиного пера, которым он царапал по бумаге, задел пламя одной из свечей в настольном канделябре и тотчас вспыхнул. Банкир сердито буркнул что-то и загасил перо пальцами, в воздух поднялась тоненькая струйка вонючего белого дыма.

– Садитесь, садитесь, – произнес он, отмахиваясь от дыма, и указал на единственное свободное кресло в кабинете. – Так вы, стало быть, дочь Россетти? Совсем уже взрослая девушка, насколько я вижу.

– Да, – ответила Алессандра.

И тут же спохватилась – и без того было очевидно, кто она такая.

– Это просто ужасно, что случилось с вашим отцом, просто ужасно, – пробормотал банкир. – Сколько раз я предупреждал его, чтобы не выходил в море без страховки, да, предупреждал, но ему, конечно, было видней… – Он снял очки и с хмурой гримасой потер переносицу толстого носа, затем снова надел очки, взглянул на девушку, и тонкогубый рот его расплылся в улыбке. – Но таких, как он, теперь много, а все из-за высоких цен на перевозки и прочих затрат, поэтому и рискуют, как рисковал ваш отец. В надежде, что судно благополучно минует корабли всех этих разбойников, турок, португальцев и англичан. Знавали мы и лучшие времена, – продолжил он и заправил седую прядь, выбившуюся из-под шелковой шапочки, – когда без длинного списка страховых гарантий никто с пирса и ногой ступить не мог. И тем не менее помню случаи, когда люди выходили в море, вообще никем и ничем не подстрахованные, сами, казалось, навлекали на себя беду, но при этом умудрялись сколотить целое состояние! Если б он тогда прислушался к моему совету, дорогая, ваше нынешнее положение было бы не столь бедственным. Нет, он был глух и слеп!