Письмо Россетти

Алессандра вновь оказалась в своей камере, где не было ни дня, ни ночи, не было времени вообще. Она то проваливалась в сон, то просыпалась. Один раз ей показалось, чтоу двери стоит Сильвио, затем она решила, что это ей приснилось. В другой раз она проснулась и увидела маленькую коричневую мышку, совсем рядом, в нескольких дюймах от лица. Та догрызала последние крошки хлеба. Но все это куртизанку не волновало. Теперь она вообще успокоилась.

Он на свободе.

Ей позволили наблюдать за отплытием Антонио из окна в одной из комнат дворца. Ему помогли сесть в гондолу, и она отплыла, направляясь к лагуне. Его везли в Маламокко, там Антонио предстояло пересесть на корабль, отправляющийся в Испанию. Корабельный врач займется его ранами. Он будет в полной безопасности.

Он будет в полной безопасности, и она его больше никогда не увидит.

После этого ее снова отвели в тюрьму, где в зале судебных заседаний уже поджидал Сильвио. Сидел за столом, и перед ним были аккуратно разложены заостренные перья, чернила, листы пергамента. Алессандре казалось, что сенатор должен бы сиять от радости – ведь он одержал победу. Но вопреки ее ожиданиям на лице Сильвио была написана усталость, возможно даже, глубокая печаль. Рядом маячил толстощекий помощник сенатора. Интересно, подумала Алессандра, угадал ли Сильвио тогда, в камере, ее истинные намерения. Подсказала ли ему интуиция, что она хочет его убить? Странно… Теперь все это ей казалось неважным. Она вообще больше ничего не чувствовала – ни страха,ни надежды, ни отвращения при мысли о том, что ей придется сейчас совершить. Сильвио начал диктовать, и она покорно и равнодушно записывала каждое его слово, точно прилежная ученица на уроке.

Даже когда ей пришлось перечислять имена мужчин, французских и испанских “авантюристов”, как называл их Сильвио, рука Алессандры не дрогнула, хоть она и понимала,что приговаривает их тем самым к смертной казни. А ведь сама она не могла с уверенностью сказать, что эти люди в чем-либо виновны.

Когда все это закончилось, ее вновь привели сюда, в камеру. Ничего не объяснили, не сказали, сколько еще собираются держать здесь. Возможно, до конца жизни. И еще сенатор предупредил, чтобы никогда и никому не рассказывала о письме и о том, по чьей воле оно было написано. Наверное, потому и упрятал в темницу навеки, чтобы уж быть уверенным до конца, что она не проболтается. В эту сырость и темноту, где отсчитывать время можно было только по приливам и отливам.

В дальнем конце коридора послышался шепот, потом у двери, гремя ключами, возник охранник.

– Выходи, – сказал он.

– Куда вы меня ведете? – спросила она, но великан не ответил, ухватил за руку и повлек за собой по коридору.

Он шел молча и тянул ее за собой, как провинившегося ребенка. Они прошли извилистыми тюремными коридорами, поднялись на несколько пролетов по лестнице, затем сноваспустились. “Мы все дальше отходим от моста Вздохов, – догадалась Алессандра, – от дворца. Но куда все-таки он меня ведет?… ”

И вот они оказались у высокой, крепкой с виду двери. По обе стороны застыли стражники. Охранник сунул одному из них какую-то бумагу; тот посмотрел, кивнул второму стражнику. Они вместе вытащили тяжелый засов и отворили дверь. И охранник вытолкнул ее на улицу, к Рива-дельи-Скьявони, в мрачное и сырое утро.

Там ее ждала Бьянка.

– Слава небесам, вы свободны, госпожа! – воскликнула она и обняла Алессандру.

– Что произошло? – спросила Алессандра, отступив на шаг.

– Епископ замолвил за вас словечко. Договорился, чтобы вас освободили сегодня. И мы за вами пришли.

У Соломенного моста стояла гондола, в ней дожидался Паоло.

Бьянка предложила Алессандре руку, но та отказалась. Вместо этого оглянулась на пьяццетту и колонны-близнецы, украшающие вход в Венецию, затем медленно направилась к ступеням моста.

Бьянка вцепилась ей в рукав.

– Не надо, госпожа. Не ходите туда!

Алессандра вырвалась. И продолжала идти медленным, но уверенным шагом по ступеням на другую сторону, затем – мимо Дворца дожей. Бьянка и Паоло с тревогой следили за ней. Низкие тучи нависли над головой, давили на город. И пьяццетта, и пьяцца были пусты, над всем городом нависло какое-то особое уныние и тишина, всегда наступавшиев Венеции утром после карнавала. Кругом были разбросаны перья и детали костюмов, трепетали на ветру, точно разноцветное конфетти. Площадь была безлюдна, если не считать троих повешенных, чьи тела болтались между колоннами.

Они были подвешены за ноги. Так обычно наказывали предателей. Как и говорил Сильвио, вздернули их уже мертвыми, но сыграла свою роль сила тяжести – лица их были искажены, распухли, на них виднелись следы пыток. По краям – Алессандра была уверена в этом, хоть никогда не видела их прежде – висели те двое, имена которых она упомянула в письме. Один – испанский наемник с серебряной серьгой в ухе, второй – французский корсар с капитанской эмблемой на кожаном камзоле.

А между ними висел Антонио…