Письмо с этого света

– Мы с Лехой поругались, – мрачно процедил он с порога. – Из-за тебя. Я наорал на него, чтобы он не совал нос в чужие дела.

– Не стоило, – ответил я.

– Да ладно, он отходчивый, помиримся, – Миша усмехнулся. – Ушел твой психопат?

– Да.

Я прошелся туда-сюда по коридору, потом остановился напротив Миши и прямо посмотрел ему в лицо.

– Слушай, мне правда очень жаль, что все это произошло в твоем доме. Я понимаю, что теперь мне, наверное, придется выметаться отсюда, но в любом случае я хочу сохранить наши хорошие отношения и…

– Тебе пора в кровать, у тебя измученный вид. И уже поздно, – не дав мне договорить, ласково произнес Миша.

Он приблизился и в задумчивости отвел упавшую прядь волос с моего лица.

– Все нормально. Я бы на его месте сделал то же самое. Вы помирились?..

Я кивнул и неожиданно расквасился. Увидев, что я вот-вот расплачусь, Миша привлек меня к себе и обнял за плечи. Нежно, по матерински, как меня обнимали когда-то в детстве.

– Ничего, малыш, ничего… – тихо произнес он, поглаживая меня по волосам.

Не выдержав этой последней ласки, я уткнулся ему в плечо и разревелся как корова.

22

– Если ты не хочешь, тебе совсем не обязательно ехать, – сказал наконец Михаил после получасового наблюдения за моими остервенелыми сборами.

Незаметно пролетел почти месяц с того дня, как моя штаб-квартира была накрыта питерскими агентами в лице матери и жениха.

На следующий день после событий, описанных выше, за мной, как и обещал, зашел Андрей. Он сообщил, что маман ждет нас в кафе неподалеку. В этом кафе и состоялся семейный совет, на котором – несмотря на все мое сопротивление – было постановлено: до начала занятий в Москве мне делать нечего. Тем более, что молодой барышне жить в квартире холостяка, пусть он трижды гей и берет с нее квартплату, просто неприлично. Сначала было принято решение увезти меня немедленно, но я встал на дыбы, с пеной у рта отвоевывая право прожить в Москве уже оплаченный месяц. Моим главным аргументом было то, что в противном случае Миша захочет вернуть мне деньги за «неизрасходованное» время, и выйдет нехорошо. Кроме того, объяснял я, мне необходимо разобраться еще с рядом важных вопросов, например, с общежитием. В общем, кое-как я отбился, и мой приезд домой был отложен. Все это время я старался не думать о провале своей грандиозной авантюры и сосредоточился на делах насущных. Мне, и правда, пришлось немало побегать по инстанциям, оформляя то одно, то другое. А кроме того, пора было задуматься о заработке хоть каких-то личных денег. Ведь самостоятельная жизнь в Москве, как я уже успел убедиться, обходится заметно дороже жизни в Питере под теплым маминым крылышком. Правда, с подработкой на помощь мне пришел Михаил, пообещав к началу осени подкинуть мне халтуру из газеты. На многое рассчитывать не приходилось, так, по мелочи: где-то редактура, где-то корректура, возможно, грошовые колонки, но и на том, как говорится, спасибо.

Теперь же время отсрочки подошло к концу, и из дома мне начали ненавязчиво звонить примерно по два раза на дню. Андрей и вовсе оборвал все телефоны, выкликая меня к себе, так что мне больше ничего не оставалось, как купить, наконец, плацкартный билет на ночной поезд Москва – Санкт-Петербург.

Я как раз складывал в чемодан последние манатки, когда Михаил, наблюдавший за мной с разложенного дивана, на котором он развалился прямо в тапочках, прервал затянувшееся молчание.

– А какой смысл мне оставаться? – огрызнулся я в ответ на его вопрос. – Мой побег оказался глупостью, с Андреем мы помирились, с матерью тоже. Все стало как было, и приходится признать, что иначе и быть не могло. Они б меня не нашли, я сама в конце концов позвонила бы домой.

– Ты мне можешь ответить на элементарный вопрос: ты Андрея любишь или нет?

– Не знаю я, что значит «люблю – не люблю». Я к нему привязана и очень много значу для него. Бывают моменты, когда нам хорошо вместе. И разумом я понимаю, что все проблемы между нами высосаны из пальца. Тут дело во мне! Будь любой другой на его месте, с моей стороны повторилось бы все то же самое, я ни на секунду в этом не сомневаюсь. Потому что я боюсь жизни, пытаюсь остановить ее естественное развитие, а ведь это, в конечном счете, невозможно! И потом, кто еще будет меня терпеть, с таким-то характером?..

– Да, разумом понимать – это прекрасно. Но что тебе подсказывает сердце?

– А сердце со мной не разговаривает, – сказал я, яростно запихивая в чемодан последнюю тряпку и с трудом затягивая сопротивлявшуюся молнию. – Сердце – это мотор. И никаких чувств в нем быть не может. То, что люди называют «делами сердечными», точно так же, как и все прочее, идет из головы.

Миша засмеялся.

– Да… И, главное, не поспоришь! Интересно, правда, как с такой железной логикой ты ухитряешься писать стихи?

– А я, наверное, не буду больше писать стихи. Ни к чему это. Думаю пойти на отделение художественной критики. А что? Литературу я знаю неплохо, книжки читать люблю.

– Да? Ну и правильно! По правде сказать, твои стихи отвратительны.