Письмо с этого света

Изо дня в день слушая о его планах на мою жизнь, я уже не воспринимал это болезненно. После нашей встречи в Москве во мне что-то преломилось, заставив покориться судьбе. В конце концов, теоретически я мог расстаться с ним и не уезжая, но на деле не смог сделать этого даже после побега, когда, казалось, неминуемо все должно было быть кончено. А раз так, может, не стоит пытаться более? Ведь Андрей и впрямь был весьма неплохой партией. Он был довольно красив и статен. Неглуп. Надежен. А главное, всецело предан мне и отчаянно, я бы сказал, психопатически влюблен. Стоило нам зайти в знакомый магазин, как давно заприметившие его продавщицы вставали по стойке смирно, выпятив грудь вперед, и было видно, что они мне завидуют. Интересовались и соседки. Особенно те, кто постарше, не стеснялись впрямую выспрашивать у мамы, когда «молодые» поженятся. Теперь же к расспросам о свадьбе прибавились еще и расспросы о Москве и институте, только задавались они уже мне. «Поступила? Какая молодец!». «Где ж это вы пропадали? Ваша мама переживала. Нехорошо. Ну что, поступили? Ну, и слава богу!». «Как там Кремль, стоит? Из-за тебя тут такая была суматоха, всех напугала!». «Литературный? Кхе-кхм… А жених как идею о Москве воспринял?..». В общем, не прошло и недели, как выходить из дома я стал буквально ползком по стенке, стараясь избегать встреч с кем-либо из участливых посторонних. Заходить в ближайшие к дому магазины, где благодаря маман все были в курсе моей личной жизни (конечно, с ее лучшей стороны), я тоже перестал, предпочитая пешкорять до дальнего супермаркета добрые полчаса. В довершение объявилась и почти год не дававшая о себе знать школьная товарка: «Ох, подруга, как я тебе завидую! Москва! Институт! Такой парень… Вы когда женитесь, дату выбрали уже?».

Когда срок моего отъезда в Москву приблизился, Андрей сказал, что через год он тоже переберется в столицу, и тогда я стану его женой. Не вполне было понятно, вопрос ли это, но пока он говорил, в моей голове мелькнуло: «А почему нет?», и губы сами произнесли:

– Да… да.

В ту же ночь вернулось уже было позабытое оно, ужимками заплясало в темноте, холодной мразью заскользило под одеялом… Вновь завязалась борьба – с боку на бок, с боку на бок, швыряя подушку из одного конца кровати в другой, задыхаясь от тяжелого запаха проступившего пота… Не хочу! не хочу… А оно продолжало ерничать, мельтешить тенями по стене, поскрипывать мебелью, вставать призраком из подступавшего было сна, заставляя сердце куда-то проваливаться…

Устав от бессмысленной борьбы, я встал и включил свет. Не зная, что делать дальше, я бесцельно приблизился к зеркалу. Дотронувшись до его прохладной глади, я медленно провел пальцами по контуру лица отразившейся в нем девушки, словно стараясь лучше ее запомнить, и внимательно всмотрелся в два глядящих на меня влажных янтаря. Надо было срочно придумать, чем занять себя до рассвета.

К моему отъезду о нашей помолвке не знал только ленивый и мертвый. В тот же день, когда прозвучало мое согласие, Андрей радостно сообщил об этом родителям. Они, в свою очередь, хоть уже были от меня далеко не в таком восторге, как раньше, все же приняли эту новость благосклонно и понесли ее дальше по сарафанному радио. Так что, когда наступил день отъезда, я почувствовал явное облегчение. Хотя прежней радости от переезда в столицу я больше не испытывал. Москва перестала быть для меня символом новой жизни, теперь я просто перевозил свою старую жизнь на новое место.

25

Сходя с поезда сонный и в дурном настроении, я чуть не взвизгнул от нежданной радости: на перроне, играя улыбкой Моны Лизы, стоял Михаил.

За этот месяц он позвонил всего один раз, буквально за пару дней до моего возвращения. Поинтересовался временем приезда и спросил, надо ли меня встречать. Однако я вежливо отказался, пояснив, что лучше возьму такси, чем буду дергать его в такую рань. И сейчас мне было очень приятно, что он меня не послушал. Пока меня не было, Миша успел сбрить усы и бороду, тем самым изрядно покалечив в себе средневекового рыцаря. Но после минуты колебаний я признал, что так ему, пожалуй, даже лучше.

В институтском общежитии мне, наконец, дали добро на заселение, поэтому я сразу попросил Мишу отвезти меня туда. Ехал я, терзаясь опасениями, что мне придется жить в комнате с тремя и более соседями. Но мне неожиданно подфартило, и за весьма скромное подношение мне удалось договориться о двухместной комнате, в которой до поры – до времени я мог проживать один.

Это была малюсенькая комнатка на верхнем этаже, с крошечной, но зато собственной ванной и выходом на общий балкон. Только теперь, осмотрев свои новые владения и разложив вещи по полкам и ящикам, я впервые по-настоящему почувствовал, что предоставлен самому себе. Это меня взволновало и одновременно обрадовало.