Письмо с этого света

Последние два месяца я вел довольно замкнутый образ жизни и практически ни с кем не общался, несмотря на то, что начал исправно посещать занятия. С однокурсниками у меня отношения изрядно испортились из-за олимпийцев и «творческих успехов», так что сидел я за партой на семинарах обычно в одиночестве. Тусоваться с «богами» после новогодних каникул я тоже прекратил – я ведь решил исправиться. Новичку вылететь из олимпийской тусовки было куда легче, чем туда попасть – пару раз откажешься от приглашений, и больше тебя не позовут. В довершение всего и Михаилу было последнее время как-то недосуг. На него навалилось много работы в газете, тогда как у меня стало с редакцией как-то не клеиться, к тому же Алексик начал проводить у него почти все свободное время. Так что я вдруг оказался в полной изоляции, отрезанным от живого общения. В общежитии, где всем об одиночестве приходится только мечтать, я сидел как крыса в своей норе и не был нужен ни одной живой душе. В институте в перерывах между занятиями я понуро стоял на балюстраде, разглядывая со второго этажа снующих внизу людей, и завидовал их оживленному смеху и разговорам. Но стоило мне приблизиться к группке однокурсников, как они замолкали, ожидая, когда я уйду.

Одиночество не было для меня чем-то новым, и первое время я спокойно переносил его. Даже был ему рад. Никто не отвлекал меня во время сессии, я целыми днями лежал, окруженный стопками книг, и с удовольствием изучал экзаменационную программу. В дни подготовки к экзаменам я казался себе намного умнее, чем обычно. Казалось, в голове одна за другой рождаются гениальные идеи. Пока глаза бежали по строчкам, вышедшим из-под пера классиков, мозг создавал свой текст, свои строчки на воображаемой бумаге, и мне ужасно хотелось писать. Желание это, правда, оставалось нереализованным – во время сессии на это не было времени, а после нее уже не было желания. С каждым последующим днем одиночество давило все сильнее. Оказалось, я совершенно не умею с ним справляться. Наедине с собой я умел только читать, слушать музыку и предаваться размышлениям, но вот пойти прогуляться, сходить на выставку или посетить театр – для этого мне был необходим второй. Это была одна из причин, почему мне с детства хотелось иметь собаку: всегда была бы причина сходить в парк или хотя бы подышать воздухом в ближайшем сквере. Особую слабость я испытываю к доберманам – гладкие, пластичные, эдакие собаки-аристократы. Но завести собаку не было возможности, сначала не разрешали родители, теперь – правила проживания в общежитии.

В начале февраля, во время недели каникул, на которую я не смог уехать домой из-за «хвостов», я вообще готов был повеситься с тоски. Общежитие наполовину опустело, Михаил не объявлялся, мне решительно незачем было выходить из комнаты, разве что в магазин за продуктами. Периодически звонил и писал Андрей, хотя уже и не каждый день (вероятно, тоже был занят), но урывочное общение на расстоянии, казалось, только подчеркивало мою полную никомуненужность.

И вдруг ажиотаж вокруг публикации – словно глоток свежего воздуха! Я больше не был невидимкой. Со мной вновь разговаривали, поздравляли, расспрашивали, как мне удалось пробить стихи в сборник, и не верили моим объяснениям, что я ничего об этом не знал.

Михаил не говорил мне о публикации, пока она не вышла. Он принес мне мой авторский экземпляр прямо в общагу и заставил долго читать оглавление, прежде чем я понял, зачем он дарит мне эту книжку. Я так обалдел, что долго не мог сообразить, что же произошло. Но когда до меня наконец дошло, восторгу не было предела! Я с визгом повис у Михаила на шее и долго не отпускал, прыгая на одном месте, пока он, устав от моей неистовой благодарности, мягко не расцепил мои руки.

– Ты меня задушишь, маленькое чудовище, – он по-отечески поцеловал меня в лоб и отстранился. – И то, что твои стихи опубликованы, не делает их лучше. Они все так же отвратительны, как и полгода назад.

Но добродушная улыбка на его слегка поросшем щетиной лице полностью противоречила суровости слов, так что я продолжил радоваться, хотя и более умеренно.

Через неделю после выхода публикации мне позвонил Константин, один из олимпийцев:

«Это дело надо обмыть. Наши собираются сегодня вечером на чердаке, как обычно. Обязательно приходи, будешь королевой вечера. Михаил? Да, обещал быть».

Я думал было отказаться, но мне до того надоело сидеть в одиночестве, что я в конце концов принял приглашение. И правда, почему нет? Ничего такого делать я не собираюсь: ну посидим, выпьем, кальян покурим. Да и похвастаться хотелось, чего уж там. Тем более, там будет Миша, в его присутствии я всегда сумею вовремя остановиться.

В общем, я пошел.

34