ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВАЖеневьеве де-ШеллисУже все знали: не выжить,Но еще по привычке спасалисьВштольнях глинисто-рыжих,Глубоко под землей. Но анализДал результат: «смертельно»,И все побрели под звезды.Только я остался бесцельноБродить по ходам промозглым.Еще электричество было,И вдруг я увидел, что стеныКипят муравьиною силой:Из трещин выходят, как пена.Я понял – конец. И скоро.И надо к людям, наверх мне.И странно – в пустых коридорахЗаблудиться боялся я, смертник.Наверху были сумерки. ТучиБыли сизо-свинцовы и вески,И по ним свеченьем бегучимВозникали белесые блески.Бородатый священник усталоСпускался к дощатым баракам.Я пытался сказать ему: «СталоСовсем как в Писании – мраком…»«Апокалипсис…Да…» Он не кончилИ ушел понуро на требу.Ощутимо тоньше и тоньшеСтановилось время, а с неба,Расплываясь, слабо, но внятно,Точно в погребе пухлые цвели,На свинцовом белесые пятнаЯдовитого света серели.ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬОчень черные глыбы и клубыВспухших сажею облаков.Тихо. Ночь наступила игубыСжала плотно на много веков.В небе диск воспаленный и красный –То, что раньше называлось луной,Роет путь в облаках и гаснет,Кроет кровь на лице пеленой.Снова выйдет и светит неверноВниз, на камни, обломки и рвы,Мертвый город в черных кавернах –Тех, что выел последний взрыв.ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬОн начался, как все предыдущие,Обычной спешкой: поскорее, бегом…И день-то был тоже, в сущности,Обычнейшим вторником или четвергом.Там, где была весна, было пасмурно,И пахло почками тополей.И не думал никто, что насморкиБыли последними на земле.Правда, собаки выли перед этимИ поэты писали стихи.Но кудлатым псам и кудлатым поэтамНе было кредита в оценке стихий.И вдруг, внезапно, около одиннадцати.Всё перестало существовать:Ничего и пусто. А души вынутыеЗеленели слабо в пустоте естества.То была благостность Промысла,Чтобы не мучить ожиданием конца:Электроны, планеты и всё прочее бросилаИ в миг растворила под ногами жильца.И когда всё было разрушеноИ, как путь, зазмеился замирный дым,То пошли по пути зеленые душенькиВверх и вниз, по делам своим.ОГОНЬИвану Елагину