Письмо сыну

Подошла очередь. Валера взял пару кружек, соломку взял солененькую, встал у полочки палаточки, пивко посасывает, соломку жует, разговаривает.

На старых дрожжах похорошело ему. Даже очкарю сказал:

— Ну что пьешь, как молоко? Ты пиво с людьми пьешь, понял?

Очкарь охотно заговорил. Ну никак не мог Валера слушать его, все эти «простите» да «извините».

Потом еще пришел мужик какой-то с поллитрой, говорит, кто с ним в долю, споловинить хочет.

Мужик вроде ничего — Валера вошел в долю. Скушали поллитру. Валера поискал глазами очкаря, да тот уже ушел. Даже не попрощался. Вся вот наглость их такая!

Мужик больше не захотел. А Валере-то хорошо стало — все вчерашнее заходило. Пошел Валера, пока еще не зная куда.

Только за палатку зашел, глядь — очкарь идет.

— Ты что ж, простите-извините, ушел, гад, и не попрощался, как хам?

А очкарь опять:

— Простите, но не припомню, чтоб мы с вами на брудершафт пили.

Ну, Валера, понятно, ему короткие слова сказал и врезал. Очкарь тот, видно, тертый был малый, наглый, очки снять успел, увернулся, схватил Валеру за руки.

— Пусти руки, — говорит Валера, — ты что меня за руки хватаешь!

А этот отвечает:

— Успокойся, малый, успокойся. Тебе все равно со мной не справиться.

Валера дергается. Очкарь без очков держит его, улыбается и говорит:

— Можно считать, что мы на брудершафт выпили.

Ну никак не может Валера отцепиться — крепко держит очкарь.

В это время подошел какой-то еще мужик и говорит:

— Разойдитесь, товарищи. Ну что вы? И вы, гражданин, связались с пьяным. Отпустите его и уходите. Не видите, что ли, недолго и до греха.

Очкарь повернулся и говорит:

— Вы правы, товарищ…

Но руки держит крепко, не вырвет Валера, и опять все те же слова, все эти «простите, извините». Очкарь отвернулся — Валера сильно ударил его коленом в живот. Уж тут-то очкарь, конечно, упал. А Валера, облаяв всех почему-то, побежал.

Но кто-то ему то ли ногу подставил, то ли сам он споткнулся: упал Валера на камень и встать не может от болей в животе. И очкарь лежит, встать не может.

Ну, милиция, или, как Валера говорил, мусора, набежали. «Скорые» приехали, развезли их по больницам. В разные.

У очкаря оказался разрыв желудка: пива много выпил и от удара переполненный желудок лопнул. Зашили ему желудок. Через десять дней его выписали.

А у Валеры было похуже — он на камень упал.

*

Больной лежал на носилках бледный, метался.

Дежурный врач Игорь Иванович говорит молодым, только что кончившим докторам:

— Ушиб живота. Мечется. Наверное, кровотечение. Если бы шок только, он лежал спокойно. Померьте давление.

Игорь Иванович стал щупать живот, простукивать в боковых отделах его. Посчитал пульс — сто двадцать.

Давление оказалось девяносто пять на пятьдесят.

— Берите в операционную. Только сейчас кровь возьмите, чтобы группу знать, быстрее. Заказывать, наверное, придется.

— Игорь Иванович, а что, вы думаете, у него?

Это уже диалог на ходу, а вернее, на бегу, по пути в операционную.

— Кто его знает! Пьяный же, не поймешь. Наверное, кровотечение. Скорее всего.

— С утра напиваются.

— А… не наше дело.

— А что он сделал, знаете, Игорь Иванович?

— А что он сделал?

— Со «скорой» ребята рассказывали. У пивной подрался. Кому-то в живот ногой дал. Того в другую больницу увезли.

— А!.. Не наше это дело.

В операционной быстро наладили переливание крови, дали наркоз, и Игорь Иванович с помощниками начал оперировать.

Пришел студент из приемного отделения: по ночам и выходным дням он работал в больнице санитаром.

— Скоропомощники звонили в ту больницу — там разрыв желудка.

— Тоже пьяный?

— Пахнет, говорят, и в животе пиво. Записали опьянение. Этот вот ваш ему врезал. Убийца.

Игорь Иванович в разговоре не участвует, он начинает операцию, сделал первый разрез.

Студент философствует:

— Своего ударил, наверное. Вместе пили, наверное. Это уж почти братоубийца.

Игорь Иванович цыкнул:

— Не мешай работать! Потом болтать будешь. Господи! Боже мой! И кровь и из желудка содержимое. Ничего упал!

Игорь Иванович много всегда говорит во время операции, комментирует и себя, и жизнь, и болезнь.

— Так. Давай смотреть. Оттяните, ребята, крючками. Ужас какой! У пьяных часто так. Удар по животу — а там всякие законы гидродинамики. Паскали всякие, все может порваться, особенно если жидкости много. Так. Селезенка порвана… Оттуда и кровит… Это всегда надо в первую очередь проверять… Самое сильное кровотечение может оттуда быть… Сейчас я ее вытяну… Давай отсос. Что вы стоите, как на именинах! Отсасывайте из живота, мне ж не видно ничего!

— Игорь Иванович, может, еще где?

— Конечно, может. Я пока пережму ножку селезенки — кровотечение оттуда большое. Остановим сейчас… А вы там кровь льете? Кровопотеря очень большая.

— Видим. Льем. — Это спокойные анестезиологи. Они спокойны, пока давление сильно не падает. А чуть что, так от их спокойствия один пшик остается.

— Ножницы дай. Возьми зажимчик. Положи сюда. Так… Хорошо… Вот и ножка селезенки. Видишь — пополам порвалась. Дай федоровский зажим… Пережал. Уже легче… Соси, соси — заливает же мне кровью… Еще где-то хлещет. Ножницы.