Письмо Виверо

Гатт оказался человеком около пятидесяти пяти лет, имеющим небольшой лишний вес. Он был гладким, как шелк, и обладал талантом политика говорить много, не сказав при этом ничего. Согласно изложенной им истории, он давно восхищался профессором Фаллоном и сожалел, что не имел возможности встретиться с ним ранее. Он приехал в Мексику на Олимпийские Игры и решил воспользоваться удобным случаем, чтобы совершить экскурсию на Юкатан и посетить великие города майя — он уже побывал в Ушмале, Чичен-Ице, Кобе — и, услышав о том, что знаменитый профессор Фаллон работает где-то поблизости, он решил по-простому заскочить к нему, чтобы выразить свое уважение и припасть к стопам гения. Он бросался именами, как сумасшедший, — казалось, он знает всех влиятельных людей в Соединенных Штатах, — и вскоре выяснилось, что у них с Фаллоном есть общие знакомые.

Все это звучало весьма правдоподобно, и пока он выпускал свою дымовую завесу из слов, я начал беспокоиться за то, что Фаллон будет с ним излишне прям. Но Фаллон был совсем не глуп и прекрасно разыгрывал из себя прямодушного археолога. Он пригласил Гатта остаться на ленч, и Гатт поспешно принял приглашение, после чего мы все включились в непринужденную беседу.

Слушая болтовню Гатта, можно было подумать, что перед вами несомненно высококультурный человек, но информация, полученная мной от Пата Харриса, помогала мне оценить его трезво. Было почти невозможно отождествить темный мир наркотиков, проституции и вымогательства с приятными манерами мистера Джека Гатта, который с энтузиазмом говорил о театре и балете и даже выудил у Фаллона тысячу долларов в виде пожертвования в фонд обездоленных детей-сирот. Фаллон выписал чек без тени улыбки — свидетельство его актерских способностей, но в еще большей степени комплимент таланту к мошенничеству у Гатта.

Я думаю, что двойственное впечатление, которое производил Гатт, удержало меня от того, чтобы наброситься на него прямо тогда. В конце концов это был тот самый человек, который ответствен за смерть моего брата, и я должен был вцепиться в него мертвой хваткой, но где-то в дальнем уголке моего мозга появилось постепенно крепнущее чувство, что произошла ошибка, что это вовсе не тот бандит, который контролирует изрядную часть американского преступного мира. Я должен был знать людей лучше. Я должен был помнить о том, что Гиммлер искренне любил детей, и что человек может улыбаться, оставаясь при этом негодяем. В общем, я ничего не сделал — о чем потом не раз пожалел.

Еще одной чертой в поведении Гатта, поставившей меня в тупик и послужившей второстепенной причиной, вызвавшей мою нерешительность, являлось то, что я никак не мог понять, зачем он сюда прилетел. Сначала я подумал, что главный мотив «заскочить» был связан с желанием узнать, не нашли ли мы Уашуанок, но он даже ни разу об этом не упомянул. Ближе всего он подобрался к этой теме, когда спросил Фаллона:

— И что является предметом ваших последних исследований, профессор?

— Просто связывание вместе некоторых свободных концов, — ответил Фаллон отвлеченно. — В литературе существуют кое-какие расхождения в датировке древних строений, расположенных в этом районе.

— Ах, кропотливый труд ученого, — сказал Гатт елейным голосом. — Никогда не прекращающаяся работа. — Он сразу же сменил тему и начал рассказывать, какое впечатление на него произвел архитектурный ансамбль Чичен-Ица. — Меня интересуют проблемы городской планировки и развития городов, — сказал он. — Майя, несомненно, знали, что такое скопление пешеходов. Я никогда не видел лучшей планировки улиц.

Позже я узнал, что его интерес к развитию городов ограничен деятельностью владельца трущоб, продающего правительству участки земли при реконструкции жилых кварталов. Это была одна из самых выгодных областей его бизнеса.

Он не концентрировал свое внимание исключительно на Фаллоне; он обсудил с Халстедом в весьма научных терминах некоторые аспекты, касающиеся индейцев пуэбло в Новой Мексике, и поговорил со мной об Англии.

— Я побывал недавно в Англии, — заявил он. — Это великая страна. Откуда вы родом?

— Из Девона, — ответил я коротко.

— Очень красивое место, — сказал он одобрительно. — Помнится, когда я посещал Плимут, то побывал в том самом месте, откуда много лет назад первые английские колонисты подняли паруса, чтобы отплыть к Америке и основать наше государство. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Я подумал, что несколько странно слушать такое от человека, который начинал свою жизнь как Джакомо Гаттини.

— Да, мне тоже нравится Плимут, — бросил я небрежно, а затем выпустил жало. — Вы когда-нибудь бывали в Тотнесе?

Его глаза блеснули, но он ответил достаточно спокойно.

— К сожалению, не имел удовольствия.

Я пристально посмотрел на него, и он, отвернувшись, снова включился в беседу с Фаллоном.

Он улетел сразу после ленча, и когда его самолет, поднявшись в воздух, направился на север, я бросил взгляд на Фаллона и сказал:

— Какого черта ему было здесь нужно?