Пистоль и шпага

Болезнь мешала императору насладиться тем, что он так любил: грохот пушек, чьи ядра и картечь пробивают бреши в порядках противника, неудержимый марш колонн его армии, стремительный удар кавалерии и бегущий противник. И еще земля, усеянная трупами, среди которых преобладают тела, одетые во вражеские мундиры. Наполеону нравилось после битвы объезжать поле сражения. Вид мертвых солдат и коней, разбитых ядрами пушек, приносил ему душевный подъем. Эти люди гибли за него, повинуясь его слову и даже движению пальца, что ставило императора вровень с богами. Невероятное по сладости чувство, с которым не могли сравниться ни страсть к женщине, ни самые изысканные еда и напитки. До последних, впрочем, император был не охотник. Он и ел-то, глотая куски, как чайка.

Сидя на раскладном стуле, Наполеон мрачно выслушивал доклады генералов и маршалов, кивал, отдавал короткие распоряжения и вновь погружался в свои думы. Ему было нехорошо. И от ломоты в теле, и от странного поведения русских, которые долго убегали от его армии, а теперь вот встали, и подвинуть их с места не удавалось даже лучшим полкам и дивизиям. Удар на правом фланге не принес успеха. Удалось только взять редут перед русскими позициями, а затем дело застопорилось. Флеши, эти смехотворные укрепления, устроенные русскими наспех и без особого тщания, держались. Наполеон даже приказал подать коня и съездил к ним, когда флеши захватили, и не смог понять, почему противник так цеплялся за эти развалины. А затем русские отбили флеши… Провалился и фланговый удар корпуса Понятовского. Поляки захватили Утицу, но далее не прошли, а потом их и вовсе выбили обратно. Адъютанты постоянно доносили о потерях, и те не радовали. Гибли не только солдаты и офицеры, но и генералы, причем многие. Бригады и дивизии оставались без командиров, их приходилось срочно заменять.

К полудню Наполеон велел прекратить атаки левого фланга русских и сосредоточиться на правом. В бой пошли еще не побывавшие в деле пехота и кавалерия. Это принесло успех. Корпус Богарне стремительным ударом овладел так досаждавшей французам батареей на пологом кургане и продвинулся на четверть лье вперед. Егеря, форсировав Колочу по наплавным мостам, отбросили русских к Горкам, где и остановились, наткнувшись на огонь русских батарей и пехоты. Встал и корпус Богарне. Генералы и маршалы слали к императору гонцов, умоляя о подкреплении. Еще один мощный удар – и русские побегут, уверяли они. Наполеон медлил. В деле еще не побывала гвардия – старая и молодая, но они были его последним резервом. В полдень русская кавалерия прорвалась к левому флангу Великой армии и разграбила обоз, чем, собственно, и ограничилась. Французская пехота, встав в каре, отогнала казаков и драгун. Но сам факт удара такой массы конницы не мог не насторожить императора: резервы русских оказались куда больше, чем ему докладывали. Если так обстоит и с пехотой, то отправка в бой гвардии может кончиться плохо. Наполеон колебался, когда прискакал посыльный со страшным известием.

– Сир! – произнес он, спрыгнув с коня. – Убит король Неаполитанский.

– Что? – вскричал Наполеон, вскочив со стульчика. – Где, когда?

– Полчаса тому, – торопливо сказал посыльный. – Его королевское величество повел кавалерию в атаку на русские укрепления. Оттуда выпалили пушки. Король упал с лошади…

– Вы вывезли тело?

– Нет, сир! – посыльный опустил голову. – Огонь русских был слишком силен.

– Вон! – рявкнул император, и посыльный испарился.

Наполеон, заложив руки за спину, прошелся мимо замерших штабных офицеров и маршалов – раз, другой. Смерть Мюрата потрясла его. Иоахим был не только старым товарищем и мужем сестры. Наполеон считал его своим талисманом, потому терпел безудержное хвастовство зятя и его легкомыслие, временами переходящее в глупость. Отчаянно храбрый, Мюрат прошел десятки сражений, где часто гарцевал прямо перед пушками и ружьями врага, но пули и ядра миновали его, как заговоренного. И вот здесь… Пасть в варварской стране, под никому не известным жалким селением… В армии сочтут это дурным знаком. Наполеон не верил в приметы, но при нужде использовал. Опрокинуть русских сегодня не удастся – это император прекрасно понимал. Но и приказать отступить он не мог: не поймут. Нужен был повод, и тот отыскался.

– Армии прекратить огонь и отойти на ранее занимаемые позиции! – сказал он, заметив ошарашенные лица свиты. – Направить к русским парламентера с предложением заключить перемирие до утра следующего дня. Попросите их передать нам тело Неаполитанского короля, если тот убит, или же его самого, если ранен. Взамен можете отдать пленных. Их много?

– Меньше тысячи, – торопливо сообщил Бертье[29].

– Вот всех и отдайте, – кивнул император.

– Тогда и русские пусть отдадут наших, – поспешил маршал.

– Хорошо, – согласился Наполеон. – Кто поедет к Кутузову?

Он обвел взглядом свиту. Генералы и маршалы подтянулись под его взором. Каждый выражал готовность выполнить поручение императора. Кого предпочесть? Взгляд Наполеона остановился на единственном штатском костюме среди мундиров.