Пистоль и шпага

– Что здесь случилось? – спросил Виллие, выбравшись из коляски и подбежав к нам. – Кто эти солдаты? – он указал на трупы ополченцев.

– Разбойники, – ответил я. – Хотели нас ограбить и убить.

– Но на них мундиры!

– Дезертиры.

– М-да, – Виллие покачал головой. – И кто их?

– Я.

– Как вам удалось? Их же трое было.

– Шестеро. Остальные убежали. Этих застрелил из пистолетов, с собой вожу.

– Вы просто кладезь, – покрутил головой Виллие. – Хорошо, что графиня взяла вас в спутники. Как вы себя чувствуете, Анна Алексеевна? – спросил он мою спутницу, все это время тихо стоявшую рядом. – Не пострадали?

– Нет, Яков Васильевич! – ответила графиня. – Испугалась немножко поначалу. Но гляньте, какие рожи! – она кивнула на трупы. – Я ускакала вперед и вылетела прямо на них, а они из ружей целятся. Однако появился Платон Сергеевич и перебил каналий.

– Дела!.. – вздохнул Виллие. – Непременно выскажу местному исправнику, что о нем думаю. Это что ж такое? В двух сотнях верст от Петербурга на фрейлину государыни нападают разбойники!

– А я, со своей стороны, добавлю, – зловеще пообещала графиня.

С капитаном-исправником мы пообщались вечером, приехав в Новгород – нападение случилось в нескольких верстах от него. В гостиницу он примчался сам: слух о происшествии распространился по городу мгновенно. Немолодой уже, с волосами, щедро сдобренными сединой, исправник выглядел встрепанным и встревоженным.

– Примите мои глубочайшие извинения, ваше сиятельство! – поклонился он графине. – И вы, ваше превосходительство. Не нахожу слов, чтобы высказать, как сокрушен.

– Как вышло, что по дорогам вверенного вам уезда бродят беглые ополченцы, кои нападают на путешественников? – хмуро поинтересовался Виллие. – Хорошо, что ее сиятельство сопровождал подпоручик Руцкий, – он указал на меня. – Платон Сергеевич – боевой офицер, прошедший ряд сражений, в том числе Смоленск и Бородино. Не растерялся и застрелил троих негодяев, остальные разбежались. Как вы это нам объясните?

– Попытаюсь, – вздохнул исправник. – Разрешите? – он указал на свободный стул у стола, за которым мы сидели в зале гостиницы.

Графиня кивнула. Перед тем, как примоститься на стуле, исправник достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

– Вам, ваше сиятельство, и вам, ваше превосходительство, наверное, известно о дополнительных наборах в армию, в том числе в ополчение, – начал он. – Перед этим еще несколько внеочередных наборов прошли. Есть помещики, которые ворчат, что, дескать, разорение – приходится отдавать добрых крестьян. Так и по миру пойти можно. Не все, к сожалению, готовы жертвовать для Отчизны. Вот и хитрят: отправляют в рекруты или ополчение самых негодящих: хромых, косых, беззубых[41]. Добро бы только таких, но некоторые договариваются с полицией и за взятки берут у них из-под стражи лихих людей, коих и сдают военному ведомству вместо крестьян. Так вот в ополченский полк попал Фролка-каторжник, который подбил других таких же сбежать, взяв ружья. К счастью, огневого припаса канальи не прихватили: тот в цейхгаузе сберегался. Не решились варнаки на охрану напасть. Зато убили часового при денежном ящике полка и выгребли из него пять тысяч рублей – их как раз завезли из казны. Командир полка рвет и мечет: ему же теперь возмещать. Где взять такие-то деньжищи: человек он небогатый. Все это третьего дня случилось. Я, как узнал, разъезды выслал искать беглых. Перекрыл пути на юг и запад. Допрошенные ополченцы показали, что Фролка говорил про намерение уходить в литовские земли. Там, дескать, схорониться легче: сейчас война с Бонапартом, и никому нет до них дела. Кто ж знал, что они на дорогу к Москве выйдут? – исправник развел руками.

– Этот Фролка случайно не рыжий? – спросил я.

– Точно! – кивнул исправник. – В розыскном листе так и писано: волосья на голове и в бороде – рыжие.

– Он вас более не побеспокоит, как и еще двое. Лежат там у дороги. Мы их оттащили на обочину, дабы не мешали экипажам, не то кони мертвых пугаются. Остальные убежали, но ружей при них нет – побросали со страху. Их ружья мы привезли, можете забрать. Беглых, полагаю, поймаете легко. Где искать, знаете, мундиры на них приметные. Захотят есть – выйдут к какой-нибудь деревне, мужики с ними сами справятся. Их только упредить нужно.

– Сделаю! – кивнул исправник. – Могу спросить, ваше благородие?

Я кивнул.

– Денег при убитых, часом, не находили?

– Находил, – кивнул я, после чего полез в сумку, вытащил из нее и выложил на стол пачку ассигнаций. – Вот, ровно пять тысяч.

Накануне я пересчитал ассигнации. Был соблазн оставить добычу себе, но я задавил жабу. Непростые деньги попались. Номера ассигнаций шли один за другим, и сами выглядели, будто с типографского станка. Наверняка, ополченцы грабанули казенное учреждение. Связываться с такой добычей – искать неприятностей. Да и страну, за которую воюешь, обворовывать стыдно.

Глаза у исправника стали по пятаку, у Виллие, впрочем, тоже – про деньги я ему не говорил. Только графиня улыбнулась, как мне показалось, радостно.