Останавливаемся на околице деревни. Семен скачет в штаб за распоряжениями, я остаюсь с егерями. Командую спешиться и стоять вольно. До нас дело дойдет не скоро — французы еще не начинали. Ко мне подтягиваются офицеры: трое ротных командиров и два артиллерийских начальника: Зыков и Кухарев. Ну, и хорунжий Чубарый.
— Закуривайте, господа! — предлагаю, вытащив кисет.
На предложение откликаются Рюмин и Чубарый, остальные не курят. Казак с нескрываемым удовольствием зачерпывает трубкой в моем кисете и начинает уминать табак в чашке большим пальцем с желтым ногтем. Следую его примеру.
— Добрый у вас табак, Платон Сергеевич! — говорит Чубарый, прикуривая от поднесенного казаком тлеющего трута и выпуская дым. — Духмяный.
— Денщик у маркитанта купил.
— Дорогой, небось?
— Напоминаю, господа, — прерываю ненужный сейчас разговор. — В штыки на неприятеля не ходить — только, если случится отбиваться. Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Пуля — дура, как говорил Суворов, но бьет сильно. Солдата с ног сразу валит, а штыком не один раз ткнуть нужно.
Между прочим, правда. Бородинская битва убедительно доказала, что штык — оружие никакое, как и сабля, впрочем. На солдате много амуниции: ранец, ремни, кивер, шинель, которые штыком/саблей или не пробиваются, или защищают от фатального удара. Прежде в бой ходили без ранцев и шинелей, в результате под Аустерлицем потеряли их, а потом мерзли и голодали. Военный министр Аракчеев приказал: более не снимать. И что? Свыше 90 % павших в этой битве погибли от огнестрельного оружия — пушек и ружей.
— Теперь вы, — поворачиваюсь к артиллеристам. — Не геройствовать. Если неприятель прорвется к батарее, бросайте орудия и отходите. Черт с ними, пушками! Потеряем — добудем другие. А вот артиллеристов новых взять негде.
— Странные вещи говорите, Платон Сергеевич! — замечает Голицын. — Армия собирается стоять насмерть, а вы — отходить.
Вот ведь герой нашелся!
— Умереть дело нехитрое, Михаил Сергеевич, — отвечаю, пыхнув дымом. — А кто Родину защитит? Или в тылу ждет еще одна армия? Нет? Тогда и говорить не о чем. Умирать должны они, — тычу чубуком в сторону французов, — и мы им поможем. Нам еще по Парижу маршировать, забыли?
Офицеры смеются. О том, что пройдем по Парижу, я им говорил, только не верят. Сейчас это кажется невозможным. Но ведь будет!
На деревенской улице показывается Семен. Едет не спеша. Приблизившись, соскакивает на землю.
— Велели ждать приказа, — объясняет в ответ на вопросительные взгляды и достает трубку. — Не угостите табачком, Платон Сергеевич?
Достаю кисет. В этот миг над полем будто прокатился гром — выпалили пушки. Французы начали. Наши батареи дали ответный залп. Не сговариваясь, поворачиваемся к полю. Его заволокло пороховым дымом, который относит легкий ветерок. Пушечных залпов уже не слышно: стоит сплошной рев, от которого закладывает в ушах. Достаю часы — ровно шесть часов.
— Началось! — кричит Семен и крестится. Все повторяют, в том числе я. Помогай нам Бог!
К восьми утра сводная батарея майора Гусева расстреляла все заряды и потеряла два единорога. У одного ядром разбило лафет, второму угодило в дуло, покорежив ствол. Теперь только на переплавку. Погибли четверо артиллеристов, в том числе фейерверкер, еще двенадцать раненых ратники унесли в тыл. Но французам урона нанесли больше. Единороги Гусева привели к молчанию батареи неприятеля, досаждавшие защитникам флешей. В подзорную трубу Гусев наблюдал, как бомбы, выпущенные из его орудий, падали среди французских пушек и, взрываясь, выкашивали прислугу. Некоторые переворачивали орудия, а одна, угодив в зарядной ящик, воспламенила порох, и мощный взрыв разметал все живое в окружности. Французы не выдержали и снялись с позиций. Защитники флешей встретили их уход радостными криками.
Это не понравилось французским генералам, и они бросили на досаждавшую им батарею конницу. Не менее полка кирасир, сверкая начищенными кирасами и касками с конскими хвостами, понеслись к флешам, размахивая палашами. Казалось, никто и ничто не в состоянии остановить эту железную лавину. Защитники флешей встретили кирасиров огнем, но те, не обращая внимания, пронеслись между укреплениями и вылетели к батарее Гусева. Французам предстояло преодолеть где-то с полтысячи шагов, когда майор приказал: «Пали!».