Пистоль и шпага

Странное дело. За столом Анна чувствовала себя безмерно уставшей и мечтала о постели, но, оказавшись в ней, вдруг утратила желание спать. Повернувшись с боку на бок, сочла, что в комнате душно. Кати не было, и Анна, встав, прошлепала босыми ногами к окну. К счастью, то открывалось. Анна поняла это, нащупав (в комнате стоял сумрак) бронзовые запор и ручку. После некоторых усилий створка распахнулась. В комнату ворвалась прохлада, а следом донеслись голоса. Говорили по-французски, чему Анна удивилась. Голоса доносились из сарая напротив. Светила луна, и Анна разглядела, что ворота его открыты. Она прислушалась.

— И где вы жили за границей, Платон Сергеевич?

Анна узнала голос Кати.

— Много где, мадмуазель, — ответил ей мужской голос. Он звучал мягко и ласково. — В германских землях, французских, испанских.

— И каково там было?

— Словами не расскажешь. Хотите, я вам об этом спою?

— Сделайте милость, — согласилась Катя.

На короткое время наступила тишина, затем Анна услышала перебор струн. «Это бурбон еще и музицирует?» — удивилась она. С кем Катя ведет разговор, стало понятно сразу. В следующий миг незнакомый ей офицер запел:

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел — потерял, что любил — не сберег.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна…

Анна ощутила, как ею овладела сладкая истома. Мягкий голос невидимого певца трогал сердце, пробуждая в душе жалость и сочувствие.

Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,
Полететь бы опять к певунье своей…
Да узнает ли старая Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?..

Певец умолк, и некоторое время за окном стояла тишина. Затем Катин голос с чувством произнес уже по-русски:

— До чего мне вас жалко, Платон Сергеевич! Прямо не сказать, как.

— Так пожалей меня, голубушка! — раздалось в ответ, после чего послышалась какая-то возня, и задавленный Катин голос:

— Пустите меня! Немедля! Я хозяйке пожалуюсь! Она прикажет вас высечь!

— Дворян сечь нельзя, — возразил мужчина.

— Ей можно.

— И кто у нас хозяйка? — поинтересовался невидимый собеседник Кати.

— Графиня Орлова-Чесменская, фрейлина ее императорского величества Елизаветы Алексеевны.

— Ой, боюсь, боюсь! — насмешливо сказал мужчина. — Ладно, Катенька. Не хотите, не буду настаивать. Хотя могли быть ласковее к герою войны.

— Знаю я вас, героев! — фыркнула Катя. — Чуть что — сразу лапать. Нет, чтобы с обхождением к девушке.

— Я старый солдат и не знаю слов любви.

— Все вы знаете! — возразила Катя. — Песни вон какие поете! Я таких и не слыхала прежде. Не врите, Платон Сергеевич! Стыдно вам! Во Франции жили и не научились обхождению?

— Уже покраснел, — ответил мужчина. — Жаль, что темно, и ты не видишь.

Катя прыснула.

— Веселый вы человек, Платон Сергеевич, — сказала, отсмеявшись. — Я еще побыла бы с вами, но пора. Поздно уже, хозяйка спит поди.

— Вот пусть, — возразил мужчина. — Разве мы ей мешаем?

«Еще как!» — едва не сказала Анна, но вовремя удержалась.

— Разбудим — заругает, — сказала Катя. — Ваше пение, поди, в комнатах слышно. Прощайте, Платон Сергеевич!

Из сарая донесся шорох, и в воротах показалась женская фигурка. Внезапно она остановилась и обернулась:

— Ничего вы не старый, Платон Сергеевич! Очень даже молодой!

Произнеся эти слова, Катя заспешила прочь. Заторопилась и Анна. Спешно притворив окно, она вернулась в постель и притворилась спящей. Ей почему-то не хотелось, чтобы Катя знала, что она подслушивала…

* * *

Утром Катя поделилась с хозяйкой тем, что успела выведать у необычного постояльца.

— Он бастард князя Друцкого-Озерецкого, — сообщила, помогая Анне одеваться. — Родился и вырос за границей…

Анна внимала, машинально кивая. Ею владело странное желание: вновь услышать этот ласковый голос, необычную речь и пение. Мысль была греховной. После смерти жениха, Николая Каменского[34], Анна сторонилась мужчин, хотя они вокруг богатейшей невесты России вились во множестве. Но никто не мог заменить ей Николеньки с его пылкими речами и огненным взглядом. На его фоне другие мужчины казались пресными и скучными. И вот вдруг… «Да я его и в глаза не видела! — изумилась сама себе Анна. — Кстати…»

— Отменно говорит по-французски и по-немецки, — завершила Катя рассказ. — А вот италийского не знает. Поет и играет на гитаре.

Она умолкла.

«Что ж не сказала, что приставал к тебе? — подумала Анна. — По душе пришлось, что ли?»

— Чай пить буду в общей зале, — сказала служанке. — Передай Тихону, чтоб сервировал на троих и позвал к столу Виллие и его спутника.