Пистоль и шпага

Хотел получить право носить краповый берет. Как отличник боевой подготовки легко преодолел первые этапы — кросс, подтягивание, силовой комплекс. Марш-бросок был труден, но выполним, норматив по стрельбе прошел на «отлично», в штурме высотки по времени уложился…

Отличился на спарринге. Необходимо было выстоять двенадцать минут против троих противников. Первым противником обычно выходит кандидат на краповый берет. Следом без перерыва еще два противника, но уже «краповики». В спарринге главное не победа: нужно выстоять, не оказаться в нокауте или не получить травму. Настроен я был решительно…

Кандидата я вырубил сходу. Прости, братишка, видать не судьба тебе сегодня сдать на краповый. Не успели оттащить нокаутированного, как в схватку вступил действующий «краповик». По негласной традиции, если «кандидат» вырубит действующего «краповика», последний должен отказаться от своего титула. Действовать пришлось осторожно, в смысле бить так, чтобы не вырубить ребят, мало ли… Экзамен я выдержал. Оба «краповика» мне потом крепко руку жали, и по взглядам я понял — благодарны. Они-то силу ударов ощутили…

Осталось заманить часового в камеру. Только как? Постучать в дверь, сказав, что мне плохо? Так он вызовет начальника караула. Дураки среди часовых встречаются редко. Это в романах они на постах курят, пьют, справляют нужду и вообще всячески изображают из себя жертву. Герою остается только убить их поизящнее. В жизни часовые умирать не хотят, поэтому действуют по инструкции. Так что помечтали и забыли, будем искать другой способ.

Развалившись на захрустевшем подо мной матрасе, я стал решать: подумать еще или спать. Организм склонялся ко второму, как вдруг за дверью послышались шаги — кто-то шел по коридору. Я насторожился: по мою душу? Зачем я понадобился французам? Маршал не наговорился с попаданцем и решил продолжить допрос? Шаги стихли у моей двери, часовой что-то спросил, следом послышались стон и непонятный шум, как будто опрокинулся мешок с картошкой. Это что?..

Лязгнул сдвигаемый засов, и через открывшуюся дверь в камеру ворвалась полоса света, показавшаяся мне яркой, хотя на деле это было не так. Просто глаза привыкли к темноте. В следующий миг свет заслонила возникшая в проеме фигура.

— Господин капитан? — спросили по-русски. — Вы здесь?

— Да, — ответил я, садясь на топчане. — Вы кто?

— Капитан Фигнер, офицер Главного штаба Русской армии. Прибыл вас освободить. Видел давеча, как везли. Помогите мне!

Вскочив с нар, я выбежал в коридор, где помог капитану затащить в камеру убитого часового. В том, что тот мертв, сомнений не возникло: из груди солдата торчала рукоять кинжала. Следом за трупом мы перенесли ружье и слетевший с головы француза кивер, оставив в коридоре лампу. В камере Фигнер вытащил кинжал из груди солдата, вытер клинок о его мундир и спрятал в ножны на поясе. Затем снял с себя шинель.

— Накиньте! — протянул мне. — Сойдете за француза. Кивер можете оставить свой — в темноте герб не разглядеть. А коли и увидят, не поймут. В армии Бонапарта кого только нет. Двунадесять языков… Следуйте за мной! — добавил, когда я справился с шинелью.

И мы пошли. Миновав подвальный коридор, поднялись по лестнице на первый этаж. Там оказались в большой квадратной комнате, тускло освещенной лампами. Знакомое место: здесь меня вели на допрос, потом — в камеру. Я, наконец, рассмотрел своего спасителя. Тот самый круглолицый офицер с бакенбардами, который пристально смотрел на меня московской улице. Внезапно Фигнер преградил мне путь и встал, заслоняя от входа. После чего заговорил по-французски:

— Как вам Жорж сегодняшнее представление? По-моему, Жозефина была не в ударе?

— Чего вы хотите от провинциальных актрис, Шарль? — подыграл я, сообразив. — Лучшие остались в Париже. В Россию ехали неудачники. Этим варварам и такие сгодятся.

— Не скажите, Жорж! — возразил Фигнер. — В некоторых сценах Жозефина была неплоха.

Отвечать я не стал. Шаги, возникшие за спиной капитана при нашем разговоре, затихли в отдалении.

— Ушли, — шепнул Фигнер. — Офицеры, могли узнать вас. Идем!

Через минуту мы оказались снаружи, выйдя через дверь, которую охраняли двое часовых. При виде офицеров (на плечах одолженной мне шинели красовались эполеты) они взяли на караул. В ставке Даву дисциплина еще сохранялась. Фигнер подвел меня к коновязи.

— Выбирайте! — предложил вполголоса. — Советую этого чалого мерина, — он указал на одну из лошадок. — Не выглядит заморенным, как другие. Я на своей поскачу. Привык к ней.

Кивнув, я отвязал повод мерина от железного кольца, вделанного в стену. Привычно проверил подпругу — затянута. Французы — варвары! Как можно оставлять лошадь на ночь оседланной! Пахом за такое убил бы. Вскочив в седло, я направил мерина следом за капитаном. Мы спокойно пересекли площадь и подъехали к воротам, похоже, Боровицким — не знаток я Кремля. Здесь нас окликнул караул:

— Mot de passe!

— Austerlitz, — сказал Фигнер.

— Marengo, — отозвался часовой. Второй оттащил в сторону деревянную рогатку. — Куда это вы на ночь, господин офицер?