Пистолет и Роза (СИ)

С трудом разлепила тяжелые веки после десяти минут уговоров самой себя. Ничего не изменилось. Слепо утыкаюсь взглядом в черноту. Я ослепла? Или умерла?

Холодно. Кожу ласкают языки холода, и она покрывается мурашками. Неприятно.

Хотела поднять правую руку, в запястье впилась полоска ледяного металла, обжигая. Дернула левую. Ситуация та же. Рыпаться нет смысла, не сломав больших пальцев — не выбраться. Я попалась.

Щиколотки тоже надёжно закреплены.

Мне по-настоящему страшно. Если бы не было так тёмно, подумала бы, что в глазах темнеет от страха. Неизвестность, её-то я всегда больше всего и боялась. С ней нельзя бороться, потому что не знаешь, с чем вступишь в схватку.

Медленно восстанавливается ход событий. Надеюсь, это было не напрасно, и Джеймс выбрался.

Сколько я здесь? Сутки? Неделю? Месяц?

Свет вспыхнул неожиданно. Резко и ярко, отчего взгляд подернулся пеленой выступивших слёз. Сморгнула, чувствуя, как тёплая влага стекла по виску к уху.

— Амелия, Вы вовремя пришли в себя, дорогая, — я повернула голову в сторону источника звуков, но не смогла увидеть обладателя раскатистого, словно громовые перекаты, голоса. — Самое время принять лекарства.

В левую руку, в вену на сгибе локтя вонзилось острие медицинской иглы. На грани сознания я ощущала, как инородный раствор вливался в кровеносную систему, смешиваясь с кровью.

— Это поможет восстановить воспоминания в течение суток, — уверил меня тот же самый голос и произнёс что-то ещё, но звуки отошли на второй план. По всему телу пришлась огненная волна боли, выгнувшая меня дугой. Спустя секунду меня швырнуло обратно, отчего я больно приложилась к жесткому ложу лопатками.

Перед следующим приступом, я осознала, что дикий крик, звучащий будто из-под толщи воды, — мой собственный.

Боль сконцентрировалась в голове, словно кто-то острым скальпелем снимал кожу лоскуток за лоскутком, а потом разделял черепные пластинки, и они впивались в обнаженный мозг. Дрянь добралась до мозга. Крик перешёл в скулеж. Перед глазами взрывались Сверхновые, проносились хвостатые кометы, сыплющие искрами. Во рту металлический вкус крови. Она же сочилась из носа, липкими потоками стекая по губам.

Меня затягивала чёрная дыра, обещающая прекращение пытки, но грудь прошиб электрический заряд, подкидывающий меня вверх до боли в мышцах и выкрученных суставов плеч…

Мои мертвецы… Как их много. Все в крови. Я с ног до головы покрыта слоем красной подсыхающей жижи. Напротив меня, во главе отряда убитых, стоит малышка с белыми, как снег, волосами и серо-голубыми невыразительными глазами. Белое платье в багровых пятнах, ручки до локтей и крохотные ножки до колен — в крови. Она прижимает к себе потрепанного грязного плюшевого зайца без левого глаза.

— Мне страшно, — тихо прошептала девочка. — Мне очень-очень страшно.

Я падаю перед ней на колени. Заяц в её руках такой знакомый… Это мой любимый зайка, его подарил дядя Баки, друг дяди Стива.

— Нас убьют? — вопрошает малышка. — Я не хочу умирать. Позволь мне остаться.

Обнимаю её, привлекая к себе. Девочка тает в моих руках. Все верно. Этот испуганный ребенок — я сама. Ребёнок, у которого отобрали детство и вручили в руки

винтовку…

Меня снова подкинуло от удара электрического тока, возвращая в реальность. Кто-то упорно держал моё сознание по эту сторону, не давая уйти.

Дышать через нос трудно — сгустки крови из лопнувших капилляров перекрывали путь воздуху. А через рот больно — горло саднило после криков. Сколько до следующего приступа? Сколько у меня в запасе, чтобы вобрать в лёгкие глоток кислорода?

Оказывается, что чуть больше двадцати ударов сердца. Голову снова пронзила адская боль, пульсирующая в висках. А я снова где-то на закоулках памяти.

Я стою в темноте. Со всех сторон обрывками доносятся оклики.

— Амелия! — оглядываюсь назад. - Эми! — верчусь в другую сторону. — Доченька! Эй, Роджерс! Мелкая! Лия! Дочь Весны!

Кручусь волчком вокруг своей оси, не зная, на что отозваться. Голоса не смолкают, зовут… Вдруг мимо проскальзывает что-то… Я не вижу, но чувствую кожей и оборачиваюсь, кажется, в нужную сторону…

— Эй, мелкая! — Гевин, как же я тебя ненавижу! — Тренируешься, да? создаешь видимость, что стала любимицей Золы из-за того, что много работаешь?

Я глубоко вдыхаю, сильнее сжимаю рукоятку метательного ножа в ладони и метаю его с разворота в стоящую в углу куклу. Клинок легко входит в поролоновый манекен там, где должно быть сердце.

Гевин достает меня уже несколько месяцев. С тех пор как ему исполнилось пятнадцать, находиться с ним в одном помещении без взрослых стало невыносимо. При любой возможности он пытается задеть меня, надавить на болевые точки и выбить землю из-под ног. Другие мальчишки лишь смеются и полностью подчиняются ему, как старшему из них. Не единожды Маргарет за шкирку оттаскивала меня от них, не давая влезть в драку.

— Что молчишь? Думаешь, никто не знает, — под аккомпанемент его болтовни я приближаюсь к манекену и вытаскиваю нож, — что ты раздвигаешь ноги перед стариком?