Пистолет с музыкой

— Меня мало интересует, кем вы предпочитаете быть, — сказал я. — Вы послали Джоя заставить меня отказаться от расследования. Я заработал себе на этом сломанный зуб.

— Мне казалось, такие вещи входят в вашу профессию.

— Из этого не следует, что я должен их любить. Вы хотите, чтобы я отказался от дела. Почему?

— Меня совершенно не заботит это дело. Вы огорчаете людей, о которых я забочусь, поэтому я и прошу вас остановиться.

— Люди, о которых вы заботитесь. Кто они?

— Доктор Тестафер, Челеста Стенхант и дети с Кренберри-стрит.

— В настоящий момент на Кренберри-стрит только один ребенок, Фонеблюм, и тот котенок. Люди, о которых вы, по-вашему, заботитесь, — это та самая компания, что меняется в лице при одном упоминании вашего имени.

Это немного укоротило его. Его брови сомкнулись и скептически приподнялись на обширном лбу — похоже, в условиях, когда остальная часть тела остается инертной, они компенсируют это своей экспрессией. Он поднял свой стакан и отпил, обдумывая ответ.

— Моя жизнь сложна, — пожаловался он. — Инквизиция отняла у меня большую и любимую часть моей собственности. Вся моя жизнь прошла в отрыве от общества. Я изо всех сил стараюсь сохранить хрупкие связи между тем, что было, и тем, что стало, но — увы! — часто мне это не удается." — Он прикрыл глаза, словно от душевной боли.

Актер из него был никудышный. Из меня тоже не ахти какой, но из него — совсем никуда.

— Доктор Тестафер назвал вас гангстером, — сказал я. — Он ведь тоже немолод…

— Доктор Тестафер может не принимать мое участие, — сердито перебил он,

— но, поверьте, он живет только благодаря моей любезности.

Я забросил крученый мяч.

— Я был там сегодня вечером. Кто-то зарубил его овцу.

Фонеблюм встрепенулся. Он выпрямился и отставил стакан.

— Не беспокойтесь, — утешил я его. — Они повесят это на Энгьюина. На то есть приказ.

— Вы теряете клиента, — заметил он.

— Именно так Возможно, цели у вас и у Отдела полностью противоположны, но, с моей точки зрения, и вы, и они в выигрыше оттого, что его подставили.

— Я никогда не встречался с Энгьюином.

— И не встретитесь. Его время вышло. Вы с Отделом пируете за его счет.

— Тогда позвольте спросить, какой вам смысл продолжать расследование?

— Я любопытен. Я вижу, что обвинение шито белыми нитками. И если я найду, за какую нитку потянуть, все это может обрушиться на вас.

— Прекрасное сравнение. Желаю вам удачи. Уж не думаете ли вы серьезно, что Отдел заинтересуется вашими подозрениями после того, как сам закрыл это дело? Кстати, как у вас с кармой?

— Моя карма вас не касается. Мне хватит.

— Ну-ну. — Он снова взял стакан и философски вздохнул — он мог себе это позволить. — Вы напоминаете мне меня самого. Таким, каким был когда-то.

Даже сейчас мы не очень отличаемся друг от друга. Оба нетерпеливы — только вы еще и упрямы. Никакой гибкости. Компромиссы ведут к силе, к власти. А ваш характер не доведет вас до добра.

— Но ведь не я живу под землей, Фонеблюм.

— Вот-вот. Очень вы любите рычать. Это пугает.

— Мне не нужно рычать, чтобы запугать Челесту Стенхант, — возразил я. Я хотел вернуть разговор ближе к делу, к уликам, если их можно так назвать.

— Она панически напугалась, приняв меня за одного из ваших парней. Что вы имеете против нее?

— Вы неправильно понимаете наши взаимоотношения. Я познакомил Мейнарда

Стенханта с его будущей женой. Можно сказать, их союз — моих рук дело.

Челеста очень забывчива, но обязана мне многим, и, надеюсь, она еще вспомнит об этом.

— Творение ваших рук под конец никуда не годилось. Стенхант нанимал меня следить за Челестой, когда она сбежала на Кренберри-стрит.

— Да, — мрачно согласился он. — Она такая. Нам все время приходилось приглядывать за ней.

— Пэнси Гринлиф — ее подружка?

Его брови почти завязались в узел.

— Нет, нет. Ничего такого. Просто друг семьи.

— Еще один друг, живущий только благодаря вашей любезности?

— Как вам будет угодно считать.

— Ну, малютке Пэнси ваша любезность не идет впрок. Я обнаружил ее в отключке после дозы запрещенного порошка. Чего-то под названием

Вычиститель — для тех, кому недостаточно просто забывать. Если верить порошечнику, с которым я беседовал, Пэнси чистит свою голову изнутри словно тыкву на Хэллоуин.

— Ее брат совершил убийство. Я могу понять, почему она хочет."

— Ага, — перебил я. — Кстати, кто снабдил ее этим зельем?

— Вы меня в чем-то обвиняете?

— Как вам угодно считать.

Он улыбнулся и отпил еще из своего стакана. Я использовал паузу, чтобы распрямить спину и перевести дыхание. Мне это было очень кстати. Я не привык к встречным расспросам. Вдобавок я ощущал себя неуютно в этом подземном доме. Я вспомнил о кенгуру и вонючем парне, ожидающих в ярко освещенной бетонной камере, и подумал, так ли легко будет выбраться из этой дыры, как я попал внутрь.

— Я не нюхаю порошок, — заявил Фонеблюм, сделав еще глоток. — Тем более не поставляю его. Мне не первый год известно про пристрастия Пэнси. Жаль, конечно, что она села на иглу, но я знаю, что не в силах остановить это. А вы нюхаете? Сам я никогда этого не понимал.