Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

– ..Только это имеет для нас смысл, если мы хотим защитить свое мировоззрение, – говорил Гарриман. – Вы согласны, Эверетт?

– Слушай, шел бы ты, а? – предложил Сэйл. – Дай людям спокойно поговорить.

– Посмотри на него, – сказала вдруг Даун.

– На кого? – испугался Фолт – подумал, конечно, что она имеет в виду Кэйла.

– На Эверетта. А то на кого же? Гарри, он с ног от усталости валится. Ради Бога, оставь его в покое. Илфорд, я и тебя прошу. У него уже голова кругом от всей этой белиберды.

– Даун права, – поспешил Фолт ей на подмогу. – Я и сам маленько притомился. – Он откинулся на спинку дивана – дескать, скорей бы все это кончилось.

– Не будем сегодня говорить «да» или «нет», – с вызовом сказал Гарриман, приподняв бровь над черной оправой очков. – Да вайте лучше скажем: утро вечера мудренее.

– Ладно, – согласился Эверетт.

– Поздновато уже, – заметил Илфорд. – Ну что, на посошок? – И слегка развел руками. – Бренди? – Казалось, он боится, что гости откажутся от бренди и тогда останется предложить только мебельную полироль.

Эверетт вышел из дома следом за Даун и копией, или проекцией, Кэйла.

У крыльца они остановились и сбились в кучку в тумане. Даун закурила сигарету.

– Я сегодня пойду в комнату Гвен, – проговорил Кэйл торопливо, словно боялся, что скоро развеется.

– Гвен – женщина из снов? – Даун выпустила колечко дыма, оно поплыло вверх, в туман. Вопрос адресовался Эверетту. Теперь она вела себя так, будто Кэйла не существовало. Хотя это уже не имело значения.

– Даун, это не твое гребаное дело, – на удивление громко произнес Кэйл.

Она подняла брови и отступила от Кэйла и Эверетта. Но недалеко. «Или слова Кэйла будут достигать ее с любого расстояния, пока не выветрится наркотик?» – подумал Эверетт.

– Ты ее видел? – спросил он. Кэйл кивнул:

– Я с ней говорил.

– Правда?

– Она хотела узнать, когда ты вернешься. Мысль, что она где-то поблизости, что она ждет, точно когтями рванула душу. Он хотел возразить: «Не может Гвен, никак не может ощущать промежуток времени между моими визитами; ее не существует, пока я не приду и не позову ее».

Но он промолчал. Промолчал, боясь признать, что она нереальна и что нереален Кэйл. Что они оба – лишь воспоминания, сны наяву, и больше от них ничего не осталось. В это он поверить не мог. Не мог себе этого позволить.

Прежде чем Эверетт додумал эту мысль до конца, Кэйл растаял.

Нa рассвете, никем не замеченный, он вышел из дому и спустился с горы. Когда добрался до Прикрепленного района, улицы уже оживали. Он шел по широкому проспекту, смакуя неузнавающие, безразличные, мимолетные взгляды идущих навстречу людей. Здесь сны не предвозвестили его появление.

Мексиканские торговцы начинали рабочий день – сооружали на тротуаре сиденья из ящиков для молочных бутылок, ставили лотки, раскладывали товары: обшарпанные компьютерные дискеты, ломаные ноутбуки на солнечных аккумуляторах, початые пузырьки с таблетками, наборы краденых ключей для домов в Хейт-Эшбери и Каллисто, к каждой связке прилагался написанный от руки адрес. Эверетт подошел к одному из лотков, приценился к бутерброду с сыром, но спохватился, что у него нет денег. Он даже не знал, какие деньги здесь в ходу.

Он увидел телевангелиста – того самого, что заступил путь мотоциклу Фолта, когда Эверетт приехал в город. Робот рисовал на тротуаре мелом. Огромное туловище сложилось пополам, ветхая ряса лопнула по шву на спине – виднелись предохранители и пучок проводов. Невдалеке стояли двое маленьких мексиканцев, боязливо подшучивали над ним. Робот не обращал внимания. Но когда Эверетт подошел поближе, телевангелист учуял его и повернул лицо-экран. Эверетт знал, что на самом деле его видят не изображенные на экране глаза, а телекамера, однако не смог оторвать от них взор.

На асфальте было нарисовано мелом распятие в средневековом стиле. Рука робота скопировала его со сверхъестественной точностью.

– Ты хоть узнаешь сей знак? – спросил телевангелист на удивление слабым голосом; на смену его неистовству пришло уныние. – Ты, человек, падший столь низко.

– Узнаю, – сказал Эверетт.

– Когда-то Христос был вашим царем. – Робот выпрямился над рисунком и повернулся к Эверетту «лицом». Ряса на нем была выпачкана мелом. – Я знаю: сие есть истина. Я помню.

– Может, это только программа считает, будто помнишь, – возразил Эверетт.

Телевангелист сокрушенно покачал головой, и лицо на экране покачалось в такт, при этом закрылись глаза и поджались губы.

– Я помню, – сказал он. – Сей мир отошел от Него. Мы ничего не добились. И ныне осталось мало верующих и еще меньше воздающих Ему хвалу.

– Мы?

– Такие, как я. Одиночки, присланные в этот мир. Но во мраке лучше не быть одиноким. Лучше находить, чем терять.

Телевангелист может помнить прежний мир, подумалось Эверетту. Возможно, его не сломили сны. Возможно, он сохранил своего рода объективность и сумеет пролить свет – если только удастся продраться сквозь навороты его программы. К сверхзадаче…