Питер

В его калаше патронов тоже не осталось.

— У тебя свои дела, у меня свои. Иди к своей невесте. Иди, я догоню. — Уберфюрер поднял свободную руку, прощаясь. — Счастливо там.

Собака наконец решилась и прыгнула. Убер махнул рукой… Шмяк. Визг.

Уберфюрер, держа гранату, как биту, в два прыжка оказался рядом с упавшей собакой, размахнулся. Н-на! Опустил гранату. Ещё раз поднял. Н-на. Он бил методично, с оттягом. Поднялся, забрызганный кровью. Вздохнул полной грудью.

Наверху дышалось хорошо. Просто замечательно дышалось.

— Человек — вершина эволюции! — крикнул Убер. — Что, сволочи, не знали? От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… человек проходит как хозяин… — красный скинхед шагал размашисто, свободно. — Необъятной родины своей…

За спиной гулкие шаги и — клекот зараженного воздуха, вырывающегося из зловонных лёгких.

Убер замер. Наклонил голову. Какая всё-таки интересная штука жизнь.

Только ты успеешь решить, что ты и есть вершина пищевой цепочки, как появляются желающие это оспорить.

Уберфюрер повернулся и пошёл на тварь, с окровавленной гранатой на длинной ручке — эркагэшка, противотанковая. Сейчас будет веселье.

— Ты, сука, — сказал он, накручивая себя. — Ты, сука, даже не понял, с кем связался. Ну, давай! Давай, сука! Ты, блин, со скинами связался, понял?!

Серая морда медленно выдохнула. Медленно повернулась.

— Мне тебя даже жаль, — сказал Убер. — Честно.

Глава 20 Кровавая свадьба

Стук катков дрезины. Тарахтение мотора. Через мгновение из тумана выступил серый город. Питер.

Земля холодной воды. И холодной земли. Холодной земли. Холодной земли.

— Вы продолжаете утверждать, что были на Ленинградской атомной станции?

Слепящий свет бил в заклеенные прозрачной пленкой веки. Иван замотал головой, но уйти от этого света было некуда.

— Да.

— Вы утверждаете, что на поверхности возможна жизнь? — продолжал тот же голос. Свет бил и бил. Иван задёргался. Веревки не пускали. Нет, не веревки. Тоже скотч.

Иван дёрнулся. Мокрые руки скользили. Бесполезно, скотч растянуть нельзя, это не веревка.

Какая прекрасная вещь эта клейкая лента, да?

— Нет.

— Но на ЛАЭС есть люди?

«Но всё-таки он мой сын». Фёдор Бахметьев.

— Да.

Через несколько дней Иван на вопрос: «Вы были на ЛАЭС?» — ответил «Нет», и его выпустили.

Даже выдали документы, одежду и патронов на первое время.

Иван стоял на платформе и не знал, что делать дальше. Вокруг стучали механизмы и ходили люди. Пахло горячим металлом. Техноложка, понял он.

— Ваня? — окликнули его сзади. — Как вы?

Иван повернулся. Перед ним был профессор Водяник — собственной персоной.

Проф отвел его к себе в каморку и накормил.

— Теперь рассказывайте, — велел он.

Иван пожал плечами и рассказал ему всё. Просто факты. Как, кто, когда и за что.

— Время такое, — сказал Проф задумчиво, услышав про смерть Красина. — Мы сами себя делаем. Только в метро аспирант-недоучка может назваться профессором, доктором наук, светилом науки — и ему верят.

— Это вы о чём, профессор? — насторожился Иван. — Что вы имеете в виду?

— …только здесь, в метро, курсант-неудачник, вылетевший с первого курса мореходки за пьянство и неуды, может командовать подводной лодкой, — и хорошо командовать. И погибнуть на посту, как настоящий командир корабля.

Метро — это земля неудачников. Героических неудачников.

Иван помолчал.

— Может, вы и правы, Проф, — сказал он. — Может быть.

Он посмотрел на Водяника. Тот словно постарел за прошедшее со дня их отъезда на ЛАЭС время. В чёрной густой бороде отчётливая седина, над висками белые вихры. Лицо словно осунулось и похудело.

— Вы вернетесь со мной на Василеостровскую? — спросил Иван.

— Э-э… нет, пожалуй. Мне предлагают здесь место, — сказал профессор. Выглядел он виноватым. — Здесь, то есть на Техноложке. Вы понимаете, Ваня… Я… я всегда об этом мечтал…

— Понимаю, — сказал Иван.

— Вечная память… — начал Водяник и замолчал.

Глаза мокрые. В изрядно поседевшей чёрной бороде блестят капли.

— Да, — сказал Иван, протянул руку. — Прощайте, профессор. Может, ещё свидимся.

* * *

Мемориальная стена была закрыта табличками с именами умерших и погибших.

На полу под стеной стояли стаканы и кружки с сивухой, накрытые галетами. Горели несколько свечей. тёплый свет и запах горящего парафина.

— Она выходит замуж, — сказал Зонис.

Они с Иваном стояли по отдельности, на расстоянии, словно незнакомые люди. Здесь, на территории Альянса, ему было не с руки оказаться узнанным.

За прошедшее с их последней встречи время Зонис совсем не изменился. Как был мелким, наглым и болтливым, так и остался. Но внутренняя жесткость в нём была и раньше, — иначе бы он вообще не стал диггером.

Невский гудел вокруг. Иван дёрнул щекой. Этого и следовало ожидать.

— Что ещё мне нужно знать?

Зонис пожал плечами. Всё-таки совершенно семитская у него внешность. Нос, брови, профиль, покажи по отдельности, всё равно поймут, что еврей. Рыжеватые вьющиеся волосы. И снайперский прищур глаз.