Питер Брейгель Старший

Вполне вероятно, что первые три работы были образцами, которые Брейгель показал Кловио. Какие еще могут быть у художника верительные грамоты? Но неужели Брейгель нес с собой пластинку слоновой кости из Нидерландов, чтобы написать на ней в Риме «Вавилонскую башню»? Тут снова возможны только догадки. Он мог написать эту миниатюру еще на родине. Он мог написать ее в мастерской Кловио, если тот предоставил ему такой дорогой материал. А для этого нужно было доказать свое умение другими работами.

Если бы их последующие отношения были бы только отношениями нанимателя и рабочего, Кловио мог, заставив Брейгеля кончить свою работу, не упоминать о его участии. Видимо, это упоминание не снижало, а повышало ценность этой работы, иначе зачем бы ему появиться в завещании? Пожалуй, Брейгель был в мастерской Кловио не только младшим другом известного художника и не только неведомым подмастерьем, а и тем и другим. Он работал и на Кловио и вместе с Кловио, получал от него плату и был с ним в дружбе. Такие отношения, которым не препятствовала большая разница в возрасте, были обычными в те времена.

Жизнь Брейгеля в Риме, так же как его жизнь в Антверпене, не замыкалась стенами мастерской. И тут, вероятно, он должен был сделать некоторые печальные наблюдения. Поначалу, пока он еще плохо понимал по-итальянски, пока он мало с кем был знаком, ему, наверное, показалось, что в Италии легче дышится, чем у него на родине, где действуют грозные «плакаты» Карла V против еретиков, где свирепствует инквизиция.

Но чем больше он осваивался здесь, тем сильнее чувствовал обманчивость этого ощущения. Италия 1552–1553 годов сильно отличалась от Италии, о которой рассказывали ему те, кто побывал здесь раньше. К середине XVI века Италия и Рим дали миру многих смелых мыслителей, но эпоха итальянского гуманизма и Возрождения уже перевалила через свою верхнюю точку. Впоследствии историки скажут, что именно в эту пору из Италии и Рима началось наступление контрреформации, в течение десятилетий иссушавшей души страхом, замедлявшей развитие науки, разжигавшей костры, проливавшей кровь.

За двенадцать лет до приезда Брейгеля в Рим папа Павел III опубликовал буллу, вошедшую в историю под названием «Licet ab initio». Ею учреждалась Верховная комиссия инквизиции и разрешались пытки. Великим инквизитором был назначен мрачнейший фанатик кардинал Караффа. Он оставался на этом посту долгие годы и к тому времени, когда Брейгель приехал в Рим, был постоянным кошмаром города и многих областей Италии.

Папская булла предписывала инквизиции расследовать все преступления против истинной веры, а Великий инквизитор разработал правила для инквизиционного судилища. Их хорошо знал каждый итальянец.

Нет необходимости в полном доказательстве вины, оно совсем не обязательно. Можно и должно наказывать по одному подозрению в ереси. Инквизиция должна быть чужда всякого снисхождения к еретикам. Она не смеет обращать внимания ни на светское, ни на духовное положение подозреваемого. Эти общие правила были дополнены и тщательнейше разработанной тактикой инквизиционного процесса.

Вот некоторые ее характеристические черты. Рассказать о них нужно потому, что они с некоторыми отступлениями действовали и в Нидерландах.

Инквизиционный процесс не делал различия между обвиняемым и осужденным. Наказание начиналось не после приговора, а в ходе следствия. Следствие имело своей целью не установить факты, но вынудить признание. Узников инквизиции многие месяцы держали в темных, сырых камерах, которые кишели насекомыми. Подследственные страдали от голода, от жажды, от духоты. Но главное — от неизвестности. Им долгими неделями, а то и месяцами не предъявляли обвинения и не начинали формальных допросов, а лишь посылали к ним инквизиторов, которые уговаривали узника, не дожидаясь обвинения, самому признаться во всем и испросить для этого аудиенцию, угрожая в противном случае еще худшими испытаниями и даже смертью.

Когда заключенный после многих месяцев такой подготовки представал перед судьями, ему по-прежнему не объясняли, в чем он обвиняется, а старались, чтобы он проговорился сам, попав в одну из расставленных судьями ловушек, и лишь после такой обработки к тому, кто оказывался ею не сломленным, применяли допрос «без пролития крови», то есть пытку веревкой, водой и огнем, поскольку церковь запрещала пролитие крови. Впрочем, иногда этой стадии предшествовала другая. Ее стыдливо называли «увещеванием». Узника отнюдь не пытали, его только вводили в камеру пыток и оставляли там, чтобы он мог рассмотреть все устройства для мучительства, которые были приготовлены, и вообразить себе все предстоящее. Иногда этого оказывалось достаточно.

Как писал один историк об этих годах жизни Италии: