Питер Брейн и его друзья

К несчастью, Энди не учёл двух вещей. Быстроты, с которой он был способен поглощать вкусную пищу, и своей привычки: раз начав, не останавливаться, пока не будет съедена последняя крошка. Если бы он сделал бутерброды с финиковым мармеладом, который ему не очень нравился, то, пожалуй, сумел бы растянуть свой запас на полчаса. Сыр, возможно, продержался бы двадцать минут. Даже холодный цыплёнок обеспечил бы ему приятное занятие на десять — пятнадцать минут. Но паштет из крабов…

Энди свернул бумагу фунтиком и стряхнул в рот крошки. Затем смял её в комок, тяжело вздохнул, посветил фонариком на часы и сказал:

— Да-а-а…

Он взял один из журналов Эрни и начал его листать.

Но он не очень любил американские детские журналы, а особенно военных лет. И уж совсем его не интересовали подвиги героического Снейда, сержанта американской морской пехоты, который вдребезги разнёс три гитлеровские танковые дивизии при помощи старого шестизарядного револьвера и преданного слуги-негра. Да и вообще сейчас Энди читать не хотелось — он никак не мог сосредоточиться. Он снова поглядел на часы. Было всего без двадцати два.

Тут он вспомнил, что захватил с собой трубочку лимонных леденцов. Он вытащил её из кармана, распечатал и сунул в рот три леденца. Леденцы он всегда ел по три зараз и не видел причин менять сейчас эту привычку. Ведь трубочка была полна.

— Хватит на несколько часов! — пробормотал он, засовывая в рот следующие три леденца. — На мново шашов, — докончил он сквозь громкий хруст.

Ровно без десяти два он проглотил последний кусочек последнего леденца из последней тройки. «Наверное, часы отстают, — подумал Энди. — Все механизмы всегда портятся… А ведь если на то пошло, Морис мог что-нибудь напутать. — Он посветил фонариком на магнитофон. — А вдруг лента стоит не на том месте? Конечно, Морис говорил, что всё проверено, но ведь с механизмами всякое может быть. А что, если…»

Энди прислушался.

Над его головой было по-прежнему тихо. Далёкий стук молотка объяснил ему, что сторож вернулся, но чинит что-то в раздевалке.

— А может, всё-таки попробовать… на всякий случай, — сказал он себе. — Совсем-совсем тихо…

Рука Энди потянулась к регулятору громкости.

— Мы в пятницу утром отдали концы, — пел Питер у себя в комнате. — Но только берег исчез за кормой, красавицу — ха-ха-ха! — в море увидели мы с гре… ха-ха-ха!..

— Ну, если ты будешь надо мной смеяться, — обиделся Морис, — то я пойду репетировать куда-нибудь ещё! Нет, правда, старина, возьми себя в руки, олух, ведь уже два часа, а я хочу отработать всё как следует.

— Извини, — сказал Питер. — Только у тебя — ха-ха-ха! — только у тебя получается ужасно смешно.

— Ну так закрой глаза, — сердито приказала Ева и нервно поглядела в окно. — Закрой глаза и пой!

— Да, да, только побыстрее, — скомандовал Морис, раздвигая воображаемую подзорную трубу. — Ну, ты готов?

На этот раз Питер умудрился даже не хихикнуть, хотя Морис старался вовсю: глядел в трубу, причёсывался, прихорашивался, качался на бурных волнах, шатался под ударами урагана, карабкался на мачты, лежал пластом на койке в каюте, становился на цыпочки и расправлял плечи, как капитан, съёживался, как юнга, лил слёзы, как мать юнги, и, трижды повернувшись, медленно тонул вместе с гордым, гордым кораблём.

— Очень хорошо! — сказала Ева.

— Правда? Ты не шутишь? А мне показалось что я слишком уж пригнулся, когда показывал юнгу и вышел какой-то карлик…

— Ничего подобного. Получилось очень хорошо, Теперь только бы всё прошло гладко…

— …под эстрадой, — смеясь, договорил Питер.

— Смейся, смейся! — обиженно сказала Ева.—

Ты ведь знаешь Энди. А что, если он заснёт?

Ну, этого она могла не опасаться.

Энди Макбету было не до сна.

Напряжённо хмурясь, он пригибался к самому магнитофону и слушал запись песни Питера, которую проигрывал как мог тише. Во всём Эстонбери не отыскалось бы более надёжного человека: ведь он находился при исполнении своих обязанностей, ведь он ничего не оставлял на волю случая, ведь свою дотошность и добросовестность он унаследовал от трёх поколений инженеров-шотландцев! Чтобы Энди — и заснул на работе? Смехотворное опасение! Да если бы все люди были столь же добросовестны и надёжны, как он (так в эту минуту думал Энди), дела в мире шли бы куда…

— Э-эй! — вдруг негромко воскликнул он и, нажав на клавишу остановки, настороженно прислушался.

Голоса…

Где-то наверху…

И шаги…

Всё ближе…

— …и последите, мистер Перкинс, чтобы никто не садился на места для жюри.

— Хорошо, сэр. Уж положитесь на меня.

Папаша Эрни…

— Прекрасно! Помогите мне разложить программки. По одной на каждый стул…

Энди тихо-тихо включил перемотку и отпустил клавишу остановки. Катушки завертелись в обратном направлении. Прикрывая фонарик ладонью, Энди светил на мелькающие цифры, которые показывали, сколько ленты перемотано. Снова проиграть ленту, даже совсем тихо, он уже не мог — ведь рядом были люди. Но Энди был предусмотрительным человеком. Энди помнил, что песня Питера начинается на цифре 736. Он следил за цифрами, бежавшими в обратном порядке: 793… 792… 791…