Питер Мариц - юный бур из Трансвааля

Они отдохнули и, когда жара спала, двинулись дальше с освеженными силами. Дорога пошла теперь песчаной степью с небольшими холмами, рассеянными там и сям. Взобравшись на один из них, они застыли, пораженные открывшимся перед ними сказочным зрелищем. Прекрасное зеркальное озеро, окаймленное стройными пальмами, расстилалось перед ними вдали. Между пальмами мелькали причудливые здания с башнями, с золотыми куполами, с островерхими крышами. От берега озера отделился длинный караван и двинулся прямо навстречу нашим путникам. Были тут и конные и пешие, в руках у них развевались знамена, сверкали копья и щиты… Приближаясь, они быстро вырастали, достигали чудовищных размеров, кони их превращались в слонов, в мамонтов, копья упирались в самое небо… Еще несколько шагов навстречу — и дивная картина дрогнула, стала бледнеть и как бы заволакиваться туманом. Мгновенье — и от нее не осталось и следа: мираж рассеялся.

К вечеру, дойдя до небольшой рощи с источником прекрасной воды, путники расположились на ночевку. Они быстро наготовили огромный запас хворосту, чтобы всю ночь жечь костер, отпугивающий хищников, а Питер Мариц и Октав решили по очереди дежурить и поддерживать огонь.

— Господин Октав, — робко, но решительно промолвил юноша, — если черные вздумают скрыться, подымите меня тотчас. Я обязался перед нашей общиной не упускать их из виду.

— Не беспокойся, друг, — с усмешкой ответил тот. — Ночью они не сделают попытки к бегству. Ваши ночи — это не то, что в Европе… Да они и не дураки, чтобы итти навстречу гибели и попасть в лапы хищному зверю. А вздумай они бежать, поверь, ты их и днем не укараулишь — путь-то ведь еще далек.

— Ну, днем это им будет не так легко сделать, — сжимая ружье, возразил Питер Мариц с таким выражением, что собеседник его невольно улыбнулся. — Конечно, было бы жалко, но… я свой долг исполню…

— Да, — задумчиво произнес Октав, —ты выполняешь свой долг и сжимаешь ружье, зулусы выполняют свой долг и сжимают в руках свои ассагаи, а англичане, также выполняя свой долг, направляют тем временем пушки и на вас и на них… Веселая картина, нечего сказать!.. Ну, да что толковать. Слова, к несчастью, до поры до времени бывают бессильны. Люди учатся на фактах, а за фактами дело не станет.

Прозрачная вода источника манила к себе. Путешественники напились, потом принялись мыться. Когда Октав засучил рукава своей синей холщевой блузы, Питеру Марицу бросились в глаза широкие темно-багровые рубцы, кольцами охватывающие его могучие руки повыше кистей. Сердце его сжалось болью и каким-то неясным страхом.

— Что это у вас, господин Октав? — невольно вырвалось у него. Но тут же краска залила все его лицо: он испугался нескромности своего вопроса.

Лицо среброголового великана нахмурилось, в глазах мелькнул мрачный огонек.

— Французские украшения… — проговорил он мрачно. — Браслеты… Они были в моде в Париже в 1871 году.

— Простите, ради бога, господин Октав… — в замешательстве пробормотал юноша.

Но тот прервал его и вдруг громко расхохотался, так что зулусы невольно обернулись.

— Ничего, ничего, не смущайся, — сказал он весело, потрепав Питера по плечу. — Погоди, путь еще далек, может быть ты кое-что и узнаешь… Парень ты, кажется, славный. А пока давай ужинать, время не ждет. Разожги-ка костер побольше, чтоб веселей было да чтоб хищники нас не слопали.

Как только солнце закатилось, воздух резко похолодал и все вокруг покрылось обильной росой. Питер Мариц и Октав ближе придвинулись к костру. Зулусы же были, по-видимому, так же мало чувствительны к холоду, как днем к жаре. Они как сидели поодаль от костра, охватив руками колени, так и застыли, словно изваяния. Глаза их, обращенные к костру, грозно белели на черных лицах, и по ним пробегали красные отблески отраженного пламени. Вдруг они обменялись несколькими отрывистыми словами и затем, не меняя позы, глядя на пламя костра, запели своими гортанными голосами какую-то дикую и печальную песню, такую странную и жуткую для непривычного уха Питера Марица, что он невольно вздрогнул. Октав слушал с глубоким вниманием, время от времени занося что-то в книжку, которую он достал из кармана.

Так же внезапно, как начали, оборвали зулусы свою песню. Потом молча растянулись на земле, закинули руки под голову, положив подле себя ассагаи, и остались недвижны…

— Что они пели? — тихо спросил Питер Мариц.

— То же, что поют все, — с какой-то грустью в голосе ответил Октав. — Не всё я понял. Я не так уж хорошо знаю их язык… Мать снаряжает воина в поход, прощается с сыном, которого она больше никогда не увидит… Однако, Питер Мариц, пора и мне последовать их примеру. Не будем терять времени, надо завтра пораньше тронуться в путь. Разбуди меня, когда вон та звезда передвинется и станет над тем деревом.

Он лег, положив под голову седло, но долго ворочался и не мог заснуть. Наконец послышалось его ровное дыхание.