Питер Пэн и Венди. Дети воды. Ветер в ивах

Холода Мейми совсем не чувствовала. На ней было красновато-коричневое пальто с поднятым капюшоном, из-под которого виднелось только её милое личико да несколько кудряшек. Всё остальное было спрятано под таким количеством тёплых одёжек, что Мейми напоминала шар. В талии она доходила до сорока дюймов.

Тем временем на Тропе Малышей происходило множество событий. Мейми пришла туда в тот самый момент, когда магнолия и персидская сирень перешагнули через поручни и быстро зашагали по аллее. Конечно, они двигались несколько неуверенно, но это оттого, что опирались на костыли. Куст бузины проковылял через тропу и остановился поболтать с молодой айвой и её подружками. У всех были костыли, которыми служили деревянные палки, что привязывают к молодым деревьям и кустам. Мейми часто их видела, но только сейчас поняла, для чего они служат.

Она посмотрела по сторонам и увидела эльфа. Это был эльф – уличный мальчишка, он бежал по тропе и закрывал плакучие деревья. Делалось это очень просто: он нажимал пружинку, спрятанную в стволе, и деревья закрывались, словно зонтики, осыпая снегом стоящие внизу растения.

– Гадкий, противный мальчишка! – в негодовании воскликнула Мейми. Она хорошо знала, каково это, когда снег падает тебе за шиворот.

К счастью, проказник-эльф был уже далеко, зато её услышала хризантема и воскликнула, явно кого-то ища:

– Скажите, пожалуйста! Что это такое?

После этого Мейми не оставалось ничего другого, как выйти из укрытия и показаться, что немало удивило всё растительное королевство.

– Лично нас это, конечно, совершенно не касается, – произнёс бересклет после того, как они все вместе пошептались, – но ты сама прекрасно знаешь, что тебе не полагается здесь находиться. Так что нам, наверно, следует сообщить о тебе феям. Как ты сама считаешь?

– Я считаю, что это вовсе ни к чему, – ответила Мейми. Её слова сильно всех озадачили, и они с раздражением ответили, что если она так считает, то они с ней спорить не собираются. – Я не стала бы вас просить, – продолжала убеждать их Мейми, – если бы считала это нечестным.

Конечно, после этих слов они просто не могли её выдать. Одни сказали: «Увы!», другие – «Такова жизнь!» – они умели быть ужасно язвительными. Мейми стало жаль тех, у кого не было костылей, и она от чистого сердца предложила им:

– Прежде чем отправиться на бал фей, давайте я помогу вам прогуляться и пройдусь с каждым по очереди: вы сможете на меня опереться.

Тут все дружно захлопали в ладоши, и Мейми стала брать одно растение за другим и гулять с ними по тропе взад-вперёд, обнимая самых хрупких рукой или пальцем и ставя их ногу прямо, когда она выворачивалась слишком уж нелепо. С иноземными растениями она обходилась так же любезно, как и с английскими, хотя и не понимала ни одного их слова.

В целом они вели себя неплохо, хотя одни хныкали, что с ними гуляют меньше, чем с Нэнси, Грэйс или Дороти, а другие кололись шипами. Правда, у них это получалось совершенно нечаянно, поэтому Мейми, которая к тому же была настоящая леди, не плакала. От долгой ходьбы Мейми устала, ей хотелось поскорее отправиться на бал, но зато она перестала бояться. Объяснялось это просто: уже наступила ночь, а в темноте, как вы помните, Мейми всегда вела себя странно.

Однако растения вовсе не собирались отпускать девочку.

– Если феи тебя увидят, – объясняли они, – то обязательно что-нибудь с тобой сделают: или убьют, или заставят нянчить их детей, или же превратят в какую-нибудь зануду вроде вечнозелёного дуба. – При этом они с притворной жалостью посмотрели на вечнозелёный дуб. Дело в том, что каждую зиму все растения охватывала страшная зависть к семейству вечнозелёных.

– Ха-ха! Неужели? – язвительно ответил дуб. – Вы бы только знали, как удобно стоять здесь застёгнутому на все пуговицы и смотреть, как вы, несчастные голыши, трясётесь от холода.

После этих слов все погрустнели (хотя, по правде говоря, они первые стали цепляться к дубу) и начали рисовать Мейми ужасную картину тех бедствий, которые будут её подстерегать, если она всё-таки решится пойти на бал.

Орешник поведал ей, что на этот раз весь двор против обыкновения пребывал в дурном расположении духа и причина этого крылась в том, что недавно прибывший с Востока Герцог Рождественских Маргариток испытывал танталовы муки из-за того, что его сердце оставалось холодным ко всем тем прекрасным дамам, у которых он искал избавления от своего недуга – неспособности любить. Он пробовал полюбить множество дам во многих странах, но не смог полюбить ни одну. Королева Маб, повелительница сада, не сомневалась, что её фрейлинам удастся обольстить герцога, однако, по словам доктора, его сердце оставалось, увы, таким же холодным, как и всегда. Этот довольно неприятный доктор, состоящий при герцоге в должности личного врача, ощупывал сердце герцога сразу после появления каждой очередной дамы, а потом качал лысой головой и бормотал всегда одно и то же:

– Холодное, совершенно холодное.