Питерская принцесса

Приглашение в Беркли, как ни крути, удача, ночные разговоры – что и как сделать – привнесли в их новую близость еще более интимный, счастливый характер. Лежали ночами обнявшись, шептались.

– Бедная Машка, – говорил Юрий Сергеевич жене.

– Почему бедная? – удивлялась Аня.

Она не замечала в дочери никаких изменений. И действительно, внешне все было как всегда. Так же внезапно вспархивали ресницы, возникала мгновенная улыбка, красные колготки из-под синей юбки наглыми красками расцвечивали серую питерскую картинку. Так, да не так – Юрий Сергеевич же не слепой, видел – небрежность в дочери появилась не нарочитая, а настоящая. К себе, Маше Раевской, Принцессе. Дочь оказалась барышней из девятнадцатого века, не могла оправиться после неудачной любви. Лучше мы девочку на время увезем. В Беркли.

Сама Маша вцепилась в Америку, как бульдог, не могла челюсти разомкнуть в нетерпеливом желании – поскорей бы уехать!

– Ты можешь остаться, если не хочешь бросать учебу, – предложила Аня, – приедешь к нам летом... Ты же не маленькая.

– Не-а, я ма-аленькая, я с ва-ами! – проблеяла Маша, сделав идиотическое лицо, и Юрий Сергеевич радостно засмеялся, такая Машка его устраивала. – Я тут без вас сгуляюсь вконец – в пустой квартире!

Дочь перестала пропадать днями и ночами, опять стала своя-его личная Принцесса. Обсуждала отъезд, кривлялась, хитрила, хихикала! Настораживало и то, что в стране происходило.

– Какие вы счастливые, – говорили друзья и знакомые, – сможете из Америки посмотреть, что у нас тут происходит!

Когда хочется, чтобы жизнь подтвердила твою правоту, она и не задерживается, – подтверждает, одно к одному.

Как-то вечером Маша явилась домой с радостным возбуждением в выпуклых, как виноградины, глазах.

– «Скажите, пожалуйста, идет ли этот трамвай до цирка», – я вежливо так поинтересовалась у одного гражданина в шляпе, – рассказала она. – А он мне говорит, тоже вежливо: «Зачем вам в цирк, езжайте лучше сразу в Израиль!» И еще за мной по трамваю пошел и нашептывал: «В Израиль, в Израиль!» Я у цирка вышла... Такой вот оказался звериный оскал антисемитизма. А я думала, что у нас в трамваях ездят только приличные гражданины Страны Советов!

– Сумасшедший, – неопределенно отозвался Юрий Сергеевич и патриотично добавил: – Такое в любой стране может случиться.

– Нет-нет, лучше Машу увезти, – твердо заявил Костя. – Я Принцессу из роддома принес и имею право выступать как беспокойная бездетная тетушка!

В дочери полученная от Бабушки четвертинка еврейской крови даже при внимательном взгляде никак себя не обнаруживала. Если Машка и отличалась от светловолосого большинства, то нежно-розовой, скорее с испанским привкусом, приглушенной чернявостью. Как за объект антисемитизма Юрий Сергеевич за дочь не волновался. Но сколько же злого интереса к чужому появилось у людей!

– Это еще не все... Тогда я решила, раз так – побуду немного еврейкой. И заодно проверю – действительно теперь каждый может говорить что думает?! – Она сделала многозначительную паузу и продолжила голосом старательного рядового – мистера Питкина в тылу врага: – Докладываю обстановку. Я задавала вопрос – я еврейка, меня только что в трамвае послали в Израиль. Как вы думаете, куда я должна деваться из Питера? Из девяти мной опрошенных трое велели мне отправляться к... матери, двое ответили, что в Израиле нам будет лучше, еще двое (мужского полу) попросили меня взять их с собой...

– Ну не дура ли ты, дочь моя!

«Как мне удалось вырастить такую дуру – принцессу, – думал Юрий Сергеевич. – Увезу девочку хотя бы на год...»