Питерский битник / Поваренная книга битника

Лео Уфимский (похожий одновременно на Брюса Ли в запое и Чингачгука в исполнении Гоши Пицхелаури, в «Зверобое») носил по четыре банки одновременно, не проливая ни капли! Он же додумался, уходя в «Краны», брать с собой лишь одну, и там же переливать из нее содержимое во вложенные друг в друга полиэтиленовые пакеты (для прочности). Умещались между пальцами одной руки у него три упаковки таких зарядок, общим литражом в девять литров в обеих.

Банку, естественно полную, при этом нес какой-нибудь засланный ассистент, и со стороны они смахивали на двух ветеринаров, взявших анализы мочи у постояльцев прихворнувшего слоновника. Поток был налажен безупречно.

Однажды мы с Мишелём Алма-Атинским очнулись у Гриши Колосова на Красной, и поняли, что все хйня, включая пчел, и надо двигаться к Фонтанке.

Кок-как добравшись, отыскав каждый свою тщательно заныканную банку, набрали «напитка завтрашнего дня» и двинулись на спуск. Жара была несусветная: в асфальте ноги просто утопали, а от гранита явственно отдавало ботфортами Петра Великого – если присядешь и нечаянно оголенным местом прикоснешься к поверхности, то явно ощутишь реальный пинок отца-основателя в виде ожога филейной части.

Раздевшись сверху по пояс (стесняться нечего – лифчиков пока не носим), и, закатав снизу джинсы до колен, мы расположились, свесив ноги в воду, и наполовину погрузив в нее купленное, для дальнейшего охлаждения.

О, это оттягивание счастья первого глотка в молодые годы! Предвкушение удовольствия, превышающее сам кайф! Романтика, пока еще не ставшая насущной потребностью утра, начало конца иллюзий почти любого алкоголика! Еще прекрасен свет в конце тоннеля и Божественна музыка, которые на поверку оказываются лишь фарами и ревом мчащейся на тебя на полном ходу электрички!

В ожидании блаженства лишь закурили по законной, и по-детски улыбнулись проплывающему мимо нас речному трамвайчику с такими милыми людьми на открытой палубе, помахав им вслед от души.

Но любое плавсредство, вплоть до брошенной в воду спички, гонит за собой неизбежную волну, а если оно еще и на подводных крылышках! Цунами местного значения окатило нас по нательные кресты, аккуратно слизнуло наши полные банки и тихо и печально понесло их в сторону Невы.

Первым опомнился Мишель. Со страшным воплем «Стоять!!!» он пешком рванул за ними по руслу речки (там у берега по колено, в принципе).

Страшила еще и не столь утрата содержимого, сколь потеря самой тары: это ж перспектива покупки еще двух трехлитровок абсолютно несъедобных кабачков с выбрасыванием их в ближайшую помойку для освобождения полезных емкостей. Расход страшный: недополучение минимум шести литров искомого плюс накладные!

Догнал-таки брат-бродяга, даже воды сверху не наплескало! После этого все пили только сидя на верхних ступеньках, омывая разгоряченные ноги до колена, и поднимая драгоценное в воздух даже при виде безобидной черепахи-плоскодонки…

…Давно уж нет «пьяных спусков». Вроде и пьяные есть, да и сами-то они никуда не делись, хоть бомжи теперь там летом ванны принимают и пьют, конечно, тоже. Тоже, да не то, да и не так же, хотя…

Всегда придут другие, ничуть не мешающие сидящим там с этюдниками художникам и влюбленным парочкам потому, что и сами влюбленные. Зная, догадываясь, а, порой и не зная в кого и во что, но добрые, и так не похожие на всех остальных: шебутные и спокойные, проповедники и ёрники, разные и такие одинаковые! Просто для нас – это где-то уже немножко в прошлом, сзади, чуть-чуть…

Прощайте, пьяные спуски! Я обязательно загляну сюда, один или нет, но с непременной бутылкой пива, с ним теперь уже полегче. Когда – не знаю, знаю лишь, что кто-нибудь хороший там еще непременно появится. А значит, не зря всё!..

* * *

Линяют серые трусы
У неба Ленинграда летом.
И капли, словно эполеты,
На всем, как мокрые усы

Листвы не выплаканных ив.

Здесь лета нет уж год от года.
А он, привыкнув, так красив,
Мой город, в эту непогоду.

* * *