Питие молока с духами

Оставалось по зайцам, косулям, лосям, оленям, белкам, по другим грызунам ходить и выспрашивать. Да толку мало. Те или не знали, или вид делали, что не знают. В общем, без толку всё. Тоскует Хомяк.

Так тоскует, что даже во время зимней спячки просыпается. Вылезает из норы и по снегу шастает. Прямо-таки Хомяк-Шатун.

И вот однажды, шатаясь зимой по лесу, встретил Хомяк голодную, холодную и потрепанную Белку. Чего это вдруг белка посреди зимы в лесу околачивается? Есть этому своя история, но нету времени её рассказывать, ведь эта сказка про Хомяка.

И вот что-то повело Хомяка. А был он не склонен к благотворительности, но повело его что-то, и завёл он Белку в свою нору, обогрел её да накормил.

Белка смотрит, что на Хомяке морды нет от тоски, и спрашивает его, чего ты, мол, брат, такой грустный, ведь у тебя нора – полная чаша, хомячиха, вон, молодая. К тому времени старую Хомяк уже давно похоронил и взял себе новую.

А Хомяк, так осторожно, а какая, дескать, с того радость, куда всё это, нажитое честным трудом, с собой взять? Вот придёт смерть и не спросит – вжик, и отгрызёт пуповину жизни.

А Белка ему, что ты зря паришься, браток, не нашего это звериного ума дело. Вон люди – у них головы большие, пускай себе о том размышляют, а нам-то зачем туда соваться – в эти высшие материи, математики и прочие квантовые извращения? И вообще ты, Хомяк, просто зажился здесь в лесу и зажрался. Ушёл бы молодым, как все хомяки, и всё в порядке было бы. А так, доконают тебя мысли шальные, и кончишь ты бешеным хомяком. Я уж таких повидала, не хомяков, правда, а белок. Но какая нахрен разница, если бешенство неизлечимо.

Поник головой Хомяк, но на всякий случай уточняет, нет ли из этого другого какого выхода или никак?

Белка, жуя орешки, говорит, что есть, наверное, выход-то, как же без выхода? Но кто ж его знает? Хотя, разве Сыч знает, он вон тысчу лет в лесу живёт, спроси у него.

Обрадовался Хомяк, что вроде есть кто, кто подскажет. Но с другой стороны, страшно так, что аж мороз по шкуре. Ведь Сычу что? Схватил Хомяка и съел. Для него это обыденно.

Что же делать? Понял Хомяк, что не уснуть ему этой зимой. Решил он до весны бодрствовать. И чтобы тоска его не задавила, Белка у него осталась. Так они вдвоём перезимовали, благо у Хомяка запасов полные склады.

Пришла весна. И чего делать? Эх, пошёл Хомяк до Сыча. Пришёл ночью и стучит в дверь. Открыл Сыч и обрадовался, вот, дескать, ужин пришёл. А Хомяк скромничать начал, да чего там, я старый, невкусный. Да и вообще, я по делу пришёл.

Сыч от такого расклада разговора чуть с дупла своего не вывалился и предположил, что Хомяк, идя к нему, наверное, в сосну ударился, и что ему, Сычу, с его хомячьих дел никак не наесться. Дальше засычал Сыч на Хомяка, давай, организуй пожрать чего-то, а то на голодный желудок какие дела?

Задумался Хомяк, где же ему мяса для Сыча раздобыть? У него же, окромя семечек да орешков, отродясь ничего не было. И подумал Хомяк, что вот собираешь всю жизнь, а оно, оказывается, не подходит. Но потом передумал Хомяк свои мысли и придумал.

Набрал Хомяк семечек и зёрнышек полные щеки, пошёл в деревню, где у крестьянина куры жили. Рассыпал Хомяк семечек и зёрнышек, а куры глупые тут же вокруг них собрались, и давай клевать. А Хомяк сыплет по дорожке, а куры за ним зёрнышки собирают.

Вот так они и двигались по направлению к дуплу Сыча. Вначале было у Хомяка целое стадо курей – где-то чуть больше дюжины. Но пока он до Сыча дошёл всех, кроме одной, волки с лисами переловили.

Съел Сыч курицу и взялся Хомяка слушать. Поведал Хомяк о своих тоскливых терзаниях душевных. А Сыч и отвечает, что вечная жизнь в шкуре хомячьей – это эволюционный тупик, что развиваться надо и выше расти.

Хомяк возразил, что расти ему уже некуда, ведь когда он крупнее, то и заметнее для хищников ненасытных.

А Сыч ему, мол, если ты, Хомяк, такой герой тут выискался, то тебе нужно Одну Косточку, чтобы она выросла, а из неё вырастет твоё новое время, и будешь ты уже не хомяк, а кто-то другой. Кто именно – этого никто не знает, даже та Одна Косточка.

Потом Сыч продолжил, что Одна Косточка находится в плоде. А плод, естественно, на дереве. А дерево растёт на горе Олимп, куда зверей не пускают, да и людей тоже. И вот этот плод могут срывать только жители горы Олимп – Олимпийцы. И они его срывают да едят, и даёт им плод божественное устроение жизни: молодость, бессмертие и так далее, и тому подобное.

Загрустил Хомяк так, что на морде чётко читался вопрос, а что же ему, бедному, делать?

Прочёл это вопрос Сыч и сказал, что есть одна хитрость. Прищурился Сыч и рассказал по большому секрету, что раз в четыре года Олимпийцы спускаются с Олимпа и на большой поляне в Западной стороне леса устраивают олимпийские игры.