Питие молока с духами

Объяснил также Сыч доходчиво, что олимпийские игры эти очень похожи на охоту. Потому что Олимпийцы берут с собой палки-стрелялки и стреляют в зверей. Стреляют пульками на смерть вечную, но, внимание! иногда вместо пульки для развлечения ставят Одну Косточку и если в зверя попадут той Одной Косточкой, то зверь тот шанс получает – переходит на высший уровень. Такой вот квест.

И, по разумению Сыча, выход в том, чтобы выждать да в правильный момент подставиться под Одну Косточку. Но тут надо очень осторожным быть, ведь никогда не знаешь, чем они в этот момент стрелять собираются, то ли пулькой, то ли Одной Косточкой.

К тому же, Сыч добавил, дело усложняется ещё и тем, что на олимпийские игры много всякого зверья приходит – не один Хомяк там будет.

Но засомневался Хомяк в правдивости слов Сыча, ведь всё как-то очень странно выходит. И тогда спросил он у Сыча, почему он сам на Олимпийские игры не пошел, а живёт здесь в лесу тысчу лет, и, судя по его виду, ещё тысчу легонько протянет, а всем говорит, что жить долго – это тупик эволюционный.

Тут Сыч на слова эти пасть свою широко раскрыл и Хомяка на его уровень вернул. Объяснил, что Хомяк притаранил одну курицу, да и ту глупую, а хочет взамен за эту подачку всё враз понять. И послал Сыч Хомяка на хер.

И пошёл Хомяк, но не на хер, а на место проведения олимпийских игр – в Западную часть большого-пребольшого леса. Взял он с собою много-много чёрных семечек подсолнуха, построил временную нору и стал там ждать следующего цикла – прибытия Олимпийцев.

Пару лет было тихо. И Хомяк уже почти уверовал, что Сыч обманул его и выдурил у него курицу, пускай и глупую, но всё же на неё вон сколько зёрен было потрачено.

И вдруг в один прекрасный день разверзлись небеса, и приехали Олимпийцы с палками-стрелялками наперевес. А как только они явились, зашуршало всё вокруг, зашевелилось. И понял Хомяк, что зверья и вправду собралось немеряно, всякой твари со всего большого-пребольшого леса пришло. Оказывается, не он один на новый уровень попасть жаждет.

И начались олимпийские игры. Олимпийцы палят со всей дури из своих палок-стрелялок со всех сторон. Звери не знают, то ли пулька летит, то ли Одна Косточка. Ясное дело, в кого пулька попадет, тому увечья телесные. И потому вокруг очень быстро образовалась некая гора трупов животных вперемешку с кровью, мозгами и прочими анатомическими подробностями.

Испугался Хомяк. Со страху давай семечки ещё быстрее поглощать. Уже бедолага и передумал, и даже решил по привычке не высовываться, а переждать, ведь через четыре года снова будут олимпийские игры.

Но решился-таки Хомяк. Эх, была не была. Отряхнул со своей шерсти и лапок шелуху от семечек и как ломанётся со своей временной норы, вскарабкался на какого-то оленя, на самый верхний его рог, и прыгнул.

И тут ему со всего размаху промеж глаз как даст что-то…

В последний момент осознания пожалел себя Хомяк за всё, что оставил в своей норище в большом-пребольшом лесу. И особенно за чёрные семечки подсолнуха пожалел, которые только что кушал.

А потом звёзды посыпались, радуги заиграли и пошли видения всякие. Много видений, так что о всех не расскажешь. Но одно видение как-то особенно прошло сквозь него. Видел Хомяк, что пока Олимпийцы на земле играют в олимпийские игры, сидит Сыч на Олимпе и клювом своим поспешно жрёт что-то, то ли плод какой, то ли печень.

Когда Хомяк пришел в себя, то он был уже не Хомяк. Поэтому нельзя сказать, что он пришёл в себя, хотя, как знать. Но в любом случае вся хомячья его жизнь в большом-пребольшом лесу временно задвинулась в глубокий архив за ненадобностью.

А вот любовь к чёрным семечкам подсолнуха проявилась. Он, то есть уже она, жарила семечки с любовью и солью и возле футбольного стадиона продавала болельщикам, с горочкой насыпая чёрные зёрнышки в конусы из газеты.

Упы

Давным-давно, давнее давнейших времён, и ещё давнее на два дня, случилось так, что много одинаковых людей оказалось в одном месте. Людей было много, но и место было очень большое, так что все себе нормально помещались и перемещались.

А были они не так одинаковы, как две капли воды, что не отличить друг от друга. А так были они одинаковы, что, посмотрев на одного, по его внешнему виду про других сказать можно. Ну, вроде как, смотришь на человека и говоришь, э, да ты из нигеров, браток; или, привет, ускоглазый, или бледнолицый, или краснокожий, или братишка, да ты вообще не с нашей планеты.

Ну а те были с нашей планеты. И с виду они были такие мелкие и коричневые. И много их было в одном большом месте. А место настолько большое, что его страной назвать можно. А можно не назвать. Но назвали.

В общем, народ из этих людей образовался. И никто из них не был против, что они один народ. После всеобщего соглашения, что они один народ, решили люди самоназваться и придумали себе имя Упы. И это круто. А если бы их кто со стороны назвал там, эй, ты, мелкий-коричневый, то это было бы не пафосно. А Упы – это пафосно.