Питирим

"Что за человек? - думал он о Степаниде. - Мало ей одного, который любит ее и богу о ней повсечастно молится. Мало! Не успеваешь за ней следить. Как за дитей малым. Недавно только покончила ублажать Нестерова, а с неделю назад опять ночевала в архиерейском доме. Белье теперь не стирает. Что же ей там делать? Какую-то шелковую рясу приволокла себе на платье, а над приставом Гавриловым, которого из-за нее же и посадили в острог, смеется. То есть жалости у человека никакой нет. Так же ведь и со мной она может поступить. Теперь, гляди, с цыганом потешается. Смеются, лиходеи". Вот кого Филька в эту минуту с радостью заковал бы в кандалы, чтобы держать в своем доме "неисходно и никуда не пускать". Довольно уж! И так не в обиде! А ведь и всего-то ей от роду двадцать три года - другая во всю жизнь того не увидит, что она в юных летах.

Филька начинал вспоминать других девок и жонок, сравнивал с ними Степаниду, и выходило у него так, что он - самый разнесчастный человек на свете.

И решил он грусть-тоску развеять в кабачке под горою, близ перевоза. Там не так многолюдно и мало встречается начальства.

На улицах была тишина, лаяли псы изредка и тяжело дышала темнота в оврагах. Филька шел и ворчал про себя, не особенно ласково поминая Степаниду. Быстро спустился он под гору к берегу, где ютился небольшой кабацкий теремок.

Вошел внутрь с твердым намерением крепко напиться с горя. Сел у окна за столик, за которым нахохлился в медвежьей дохе какой-то человек. И - о ужас! На него глянуло насмешливое лицо обер-ландрихтера Нестерова. Что же это такое? Как мог обер-ландрихтер в кабак попасть?! Чудно!

Филька смутился и, поклонившись судье, хотел уйти в другой угол. Однако Нестеров схватил его за руку, сказав решительно: "Куда?" Нестеров был уже во хмелю.

- Садись и рассказывай, только не кажи вида, что я - начальство. Рассказывай.

- О чем? - опешил Филька.

- Сколько ты людей заковал в последнее время? Не терпишь ли убытка. Доволен ли?

Филька не знал, что ему ответить. Говорить о том, что он делает в приказах, он не имел права никому, а тем более - в кабаке, при людях; а ведь в кабаке было немало народа и кроме них. Правда, в галдеже этом трудно слышать посторонним их разговор, но все же... А тем более спрашивает сам судья. Может, испытывает?

Нестеров продолжал сверлить его своим взглядом.

- В твоем промысле урожай... Скоро еще больше будет. Свою кралю разоденешь по-царски... Готовься!

Филька молча налил себе кружку браги и выпил разом.

- За ваше здоровье! - сказал он бойко, обтирая рукавом усы.

- Бабу ты себе отхватил сдобную, дородную, не по себе. Счастье таким никудышным людям, как ты.

Филька насторожился, хотя поданную ему кружку опорожнил быстрехонько.

- Ты - сударь, и я - сударь, ты - мужик, и я - мужик, и оба мы дураки... Обоих нас ужалила сия ядоносная тварь.

Нестеров печально склонил голову на грудь. Некоторое время сидел молча, о чем-то раздумывая.

- Был я в Питере, был за границей и много видел разных женщин, а такой не знаю... Одна только подобная есть... Очень схожая с этою... Ей богу!

- Кто? - встрепенулся Филька.

- Жена Петра... Катюша, - тихо и скорбно улыбнулся Нестеров.

Филька, точно его окунули в прорубь, похолодел весь: "Батюшки мои, господи Иисусе!.."

Оглянулся он с опаской по сторонам: не слыхал ли кто?

- Такие бабы, если захотят, дают счастье даже безумцам, останавливают кровь изрубленному жестокой жизнью, заставляют верить в бессмертие, и зимние сугробы обращают в цветы... Во грехе они рождают истинную любовь к жизни, но в нужную минуту они проявляют мужественную благорассудительность и, подобно матери, заботливо могут спасти человека, падающего в пропасть. У них больше средств принести добро или сотворить зло, чем у нас.

Он задумался и затем добавил:

- А могут и столкнуть... Понял?

Фильке показалось, что по щекам обер-ландрихтера текут слезы. И, действительно, Нестеров вытер глаза платком.

- Меня она столкнула... Видишь сам.

Филька смотрел на Нестерова, слушал печальную его речь и не верил себе: "Может ли это быть, чтобы боярин, такой знатный и дворянин, так полюбил холопку?"

- Я врагов имею столько теперь ради нее, сколько камней по берегам Волги рассеяно... И самый главный враг - Питирим.

- Кто?! - спросил окончательно обалдевший Филька.

- Да. Епископ. Вся его злоба ко мне через нее.

- Через Степаниду?!

- Ну да. Она мне все рассказала... Питирим так же пострадал от нее, как и мы с тобой, дурачок... Она все рассказала мне о нем, а ему обо мне. Все, что я говорил ей, все известно теперь епископу. А это значит: кто-нибудь из нас должен погибнуть... Она способствует преступлениям и фискалит... И теперь я вижу, что он и ко мне отпустил ее ради своей выгоды, ради того, чтобы сгубить меня.

Однако немного погодя, Нестеров поправился:

- А может быть, я и ошибаюсь... И не хочу я верить в такую гадость...

Филька положил голову на руки, точно собираясь уснуть на столе.

- Очнись, парень! - потрепал его за кудри Нестеров. - Не убивайся.