Питирим

- "На море, на окияне, на острове на Буяне лежит доска; на той доске лежит тоска. Бьется тоска, убивается тоска, с доски в воду, из воды в полымя; из полымя выбегал сатанина и кричит: Филька ты, Филька, беги поскорее, дуй рабе Степаниде в губы и в зубы, в ее кости и душу, в ее тело белое, в ее сердце ретивое, в ее печень черную, чтобы раба Степанида тосковала всякий час, всякую минуту, по полудням, по полуночам, ела бы не заела, пила бы не запила, спала бы не заспала, а все бы тосковала, чтоб я был ей лучше чужого молодца, лучше родного отца, лучше родной матери, лучше роду-племени. Замыкаю свой заговор семьюдесятью семью замками, семьюдесятью семью цепями, бросаю ключи в окиян-море, под бел-горюч камень Алатырь".

Выпалив все это скороговоркой, он стал, медленно почесываясь и зевая, раздеваться. "Плохо одному-то ложиться. Домовой принес мне этого цыгана, чтоб ему пусто было вместе с его жеребцом и со всеми конями и лошадьми, коих перетаскал он у хороших людей. Провалиться бы ему там вместе с лошадью... (только без Степаниды)".

Даже забравшись под свое узорчатое одеяло, он не переставал мысленно ругать цыгана. Ругая Сыча, вспомнил он, кстати, и Нестерова. Стал ругать и Нестерова. А тут припомнил и пристава Гаврилова, и его стал проклинать на чем свет стоит, и потом... потом незаметно для самого себя задремал и погрузился в беспокойный, тревожный сон.

XVII

Налет на цейхгауз удался как нельзя лучше. Пострадал только один Антошка Истомин - ему прострелили ногу. Сплоховал "старый подьячий", погорячился, недоглядел. Остальные выдержали бой с честью и безболезненно.

В гору с берега Истомина внесли товарищи на руках. Ухаживать за ним взялся отец Карп. Он набрал каких-то трав, сварил их и примачивал ими рану на ноге Истомина. В эти минуты раненый приходил к мысли, что зря он нападал на отца Карпа и зря хотел его утопить. Оказался нужным человеком.

- Хоть и смеялся я над тобой, а спасибо!.. Прости!.. На пасху за это пятак покажу... - шутил, пересиливая боль, Антошка. Все ему сочувствовали. Положили его в лучшую землянку.

Цейхгауз одел ватажников в мундиры тюремщиков, в Преображенские камзолы, в офицерские шинели.

Смеху много было, когда, вместо разбойников, на берегу появились тюремные пристава и офицерство.

Однажды, когда ватажники пошли в лес дров нарубить, навстречу им попался цыган, а позади него лошадь, а на ней верхом баба. Ребята сразу о дровах забыли, из головы вылетело. А цыган идет и нос задрал. Смотрит на всех свысока: "Что, мол, разинули рты, или не видали?" Баба глазами играет, румяная и вообще... Можно и завтра ведь нарубить дров, зачем именно сегодня?

Все бросились навстречу цыгану.

- Хороша, как писаная миска... - подмигнул Тюнею Сюндяеву Филатка при виде верховой женщины.

- Питер женится, Москва замуж выходит, Нижний так живет... Мир вам! засуетился и отец Карп, болтая какую-то чепуху. А глаза тоже горят.

- Ишь ты! - показал на него пальцем Чесалов. - На руке четки, а в уме тетки... Смотри, батя! Не греши!

Женщина, решившаяся доброхотно пожаловать в стан ватажников, - это ли не чудо?! Это ли не диво?! Цыгана и коня со всадницей окружили тесным кольцом. Наперебой начали расспрашивать: кто такая есть и зачем?

Цыган солидно ответил:

- В плен взял, вот и все. Атаману дарю вместе с лошадью.

Степанида томно улыбнулась.

- Ой, не похожа на пленницу! Ой, обманывает! - грозился пальцем на Сыча, с хитрой улыбкой, Байбулат.

- На то он и цыган, чтобы обманывать...

Сыч, не обращая внимания на все эти шутки, спросил, где атаман.

- В своем шатре.

- Так бы и сказали... Чудаки!

И он деловито направился сквозь толпу к шатру Софрона. Степанида послушно следовала за ним на своем белом жеребце, который во время разговоров не стоял на месте спокойно, причиняя ей немало хлопот.

- Молви хоть словечко! - умолял ее шедший рядом отец Карп. Она улыбалась. Видимо, ей было приятно, что ею так интересуются. Над попом смеялись.

- Что? Иль и тебя прихватило?!

Поп краснел, обливаясь потом, хотя и было холодно.

- Ну, вы, тише, тише... Не безобразьте, - одернул их цыган. Испугать девчонку можно... Неловко.

Все расхохотались: - Девчонка! Хороша девчонка!

- Вот и девчонка... - огрызнулся цыган. - Вы в зубы ей не глядели... И не знаете...

- А ты глядел?

Новый взрыв хохота.

Поп никак не мог сдержаться, чтобы не вмешаться в разговор.

- Лобзания красивых лиц должно настолько же остерегаться, насколько укушений ядовитых животных...

Цыган показал ему кулак: "Видел?"

Опять хохот.

Из шатра вышел Софрон. Он удивленно встретил шествие, приближавшееся к нему.

- Здорово, атаман! - весело крикнул Сыч. - Пленницу привел, - указал он на Степаниду. - Отбил у неприятеля. Персидскую княжну.

Софрон улыбнулся.

- Здорово! - протянул он руку Степаниде. - Ты как попала к нам?

Степанида ловко соскочила с лошади, сверкнув белизною коленок и малиновым шелком исподней юбки (перешила из рясы).

Софрон и цыган вошли в шатер, пропустив вперед Степаниду. Братаны остались на воле и, почесывая затылки, с разочарованным видом стали расходиться.