Плач

— Самый умный, — объясняет папа. — Отмахивался от Хлои, когда она стала повторять вопросы, командовал полицейскими. «Допросите продавца из магазина!.. Снова обыщите дома!.. Джапара! Нужно искать человека в джапаре! И „юты“! Белые „юты“! Еще педофилы в районе есть?»

Изображая Алистера, папа копировал его командный тон — получалось пугающе похоже. Просто удивительно, как это я могла находить голос Алистера сексуальным!

— Нам с мамой он ни слова не сказал, — продолжает папа. — Но мы вообще-то и сами не горели желанием общаться — посочувствовали, и все. А когда Хлоя от него отстала, он и про нее тоже напрочь забыл.

«Каким ты был…» — думаю я про себя.

— А что Джоанна?

— Странная. — Папа пожал плечами. — Не плачет. Ведь ты бы плакала, правда? А эта только все в окно смотрела. Хлоя… — Папа оглянулся, чтобы убедиться, что Хлоя его не услышит. — Она точно спит? — это он маме.

— Да, устала, бедняжка, — прошептала мама и поцеловала спящую внучку в макушку.

— Когда мы уже поднялись уходить, — продолжил папа, немного понизив голос, — Хлоя вдруг сказала полицейским: «Может, это она сделала?» — и показала на Джоанну. Алистер на нее накинулся: «Что ты такое говоришь! Немедленно извинись!» Она отказалась, и он опять: «Сию же секунду попроси прощения!» Хлоя тогда: «С чего это мне извиняться? Это же не я теряю твоих детей!» Сказала — и вылетела из дома.

— Господи боже, а Джоанна что?

— Просто уставилась на нее. Странная девица. Возможно, Хлоя права.

— Ты серьезно?

— В девяноста процентах подобных случаев виноватыми оказываются родители.

14 Александра 16 февраля

Я не стала будить Хлою, чтобы отправить ее в школу, и была она вне себя, когда обнаружила, что уже 10:30.

— Конечно же я пойду! — кричит она, натягивая форму. — Нужно всем рассказать, чтобы они тоже его искали! Может, мне даже разрешат выступить на собрании.

— Подожди! — кричу я и гонюсь за ней с «настоящим домашним завтраком», который приготовила впервые за несколько лет. — Встань-ка с этим вот тут.

Коробка для завтраков новая, голубая и впечатляющая: с отделениями для фруктов внутри и с боковым креплением для бутылочки с каким-нибудь полезным напитком.

— Улыбнись! — прошу я, держа наготове фотоаппарат.

— Что-то не хочется, — и она захлопывает за собой дверь.

Я распечатываю фотографию как есть, без улыбки, и вклеиваю в альбом — доказательство того, что я — из тех матерей, которые готовят детям полезные завтраки и аккуратно упаковывают их в стильную голубую коробку.

Фил прислал мне уже два сообщения. Я звоню ему на мобильный.

— Да, мы в порядке. В смысле в шоке.

— Я еще не на работе. Возьму отгул.

— Не надо, нет необходимости. Я буду занята. Увидимся за обедом — в «Лимонном дереве»?

— Хорошо, в двенадцать тридцать. Дай знать, если захочешь, чтобы я заехал раньше.

Я отправляюсь на пробежку, чтобы проветрить голову, а потом встречаюсь с Филом в университетском кафе. Фил преподает в университете физику. Он устроился у окна, и до меня вдруг доходит, что у нас с ним тут уже есть постоянный столик. В углу висит телевизор, и Фил смотрит репортаж, который я уже видела — вчера вечером. Одет вразнотык, нормальная будущая подруга непременно бы занялась этим вопросом: на нем коричневые ботинки, голубые джинсы, черная футболка и серая кофта на молнии. На мой вкус, он выглядит круто.

Фил поднимается обнять меня.

— Как Хлоя?

— Мне кажется, у нее шок. Спрашивала, можно ли воспользоваться твоим сканером, чтобы после школы сделать плакаты.

— Конечно, скажи, чтобы заезжала. Потом можно будет вместе выгулять Зигги.

Зигги — десятилетний австралийский терьер Фила, Хлоя его обожает.

Обычно я выжидаю хотя бы минут десять, прежде чем вывалить на Фила свои многочисленные проблемы, но сегодня мне так долго не вытерпеть.

— Я думала, что увижу его и ничего не почувствую.

Фил, наверное, страшно устал каждый раз говорить мне одно и то же: «Пойми, Ал, ты не сделала ничего плохого. Это он — подлец, а не ты. Он! А тебе просто нужно свыкнуться с мыслью, что он — не тот, кем ты его считала». Но, если Фил и устал это повторять, вида он не подает.

— Чтобы ничего не почувствовать, ты должна для начала его простить, — говорит он.

— Простить его почти так же легко, как простить рак.

Я очень обрадовалось, когда это сравнение пришло мне в голову, и долго ждала момента, чтобы наконец его озвучить. Видя, что Фил никак не реагирует на мой афоризм и, похоже, ничуть не впечатлен, я разворачиваюсь подозвать официанта и опрокидываю стоящую на столе вазу — джинсы Фила залиты водой.

— Моя дорогая, моя недотепа, ты вазы крушишь и ломаешь фарфор[4], - говорит он, промокая штаны салфеткой.

— Что?

— Это из одного стихотворения, оно мне очень нравится. Каждый раз вспоминаю о тебе, когда его читаю.

— Черт, я ее знаю! — восклицает мужчина за соседним столиком, глядя на экран.

Мы оба прислушиваемся. Их за столиком двое, оба в деловых костюмах — вероятно, бизнес-ланч.

— Правда? — спрашивает второй.