Джоанна пошла прочь по набережной, стараясь не смотреть на человека, стоящего у входа на пристань. Только когда она уже сидела в такси и водитель разворачивался, чтобы отвезти ее домой, она заметила белую футболку. Надпись сверху, жирным шрифтом: «Найдите Ноя», под ней — его фотографию.
И человека в футболке. Хлою.
Джоанна спрятала голову между колен — совсем как в старые времена. Когда такси подъехало к дому, она швырнула в водителя двадцаткой и бросилась к себе — написать электронное письмо, смахнуть с груди этого волосатого тарантула.
Отправлено.
Почтовый аккаунт на «Гугле» уничтожен.
Учащенное дыхание. Головокружение. Прилечь на диван… На душе как-то…
Джоанна проснулась от стука в дверь. Посмотрела на часы. Она проспала как убитая больше двух часов.
На пороге стояли следователь Фан и рыжеволосая женщина-полицейский, которая обняла ее тем вечером возле магазина.
— Соседи, которые живут через дорогу, минут двадцать назад видели, как кто-то бродит позади вашего дома и заглядывает в окна.
Фан кивнул в сторону полицейской машины, припаркованной неподалеку, и мягко добавил:
— Это была Хлоя. Она думала, что дома никого нет. Говорит, что просто хотела посмотреть в окно. Она в машине. Видимо, окно в ванной было открыто — когда мы приехали, она пыталась в него забраться. Мы можем предъявить ей обвинение, если вы захотите.
Джоанна пристально вгляделась в окно полицейского автомобиля, но лица Хлои не увидела, та смотрела в другую сторону.
— Нет, что вы. Конечно нет. С ней все в порядке?
— Очень много выпила. Где мистер Робертсон?
— Э-э… В Мельбурне.
— А миссис Робертсон?
— Элизабет? Не знаю. Куда-то ушла. У нее нет мобильного.
— Хлоя говорит, она не знала, что вы находитесь в доме. Думала, что тут никого нет. Говорит, что не хочет видеть ни вас, ни своего отца, а мать не берет трубку. В связи со сложившимися обстоятельствами (я имею в виду пропажу ее младшего брата) мы можем просто отвезти ее домой. Вы не будете возражать?
— Конечно нет. Спасибо.
Джоанна проводила взглядом уезжающую машину, но Хлоя так и не повернулась.
Алистер вернулся домой только в двенадцатом часу ночи, в приподнятом настроении.
— С какой новости начать — с хорошей или с очень хорошей? — спросил он, усевшись на постель, в которой она лежала без сна вот уже много часов.
Джоанна приподнялась и ответила на его поцелуй, волнуясь из-за предстоящего разговора про попытку Хлои забраться к ним в дом.
— С какой хочешь.
— Ладно. Тогда с хорошей. Нас снимают в «60 минут» на следующей неделе!
— Ты шутишь? Чего же тут хорошего? Ты ведь отказался, правда?
— И еще — контракт на книгу! Пятьдесят штук аванса!
— Я повторяю: ты шутишь? Чего хорошего в этих твоих новостях? Мы этого делать не будем, Алистер.
— Ладно, ладно, я тебя понимаю. Потом еще поговорим об этом, я тебе кое-что покажу. А очень хорошая новость — вот какая: адвокат говорит, что против нас нет никаких веских обвинений. Мы больше не являемся подозреваемыми, даже неофициально. Они считают, что сплетни вокруг нас — это обычное дело и ни на что не влияют.
Тут Алистер сделал паузу, после которой воскликнул с нескрываемым восторгом:
— А еще Хлоя прогуливает школу!
— Это, по-твоему, очень хорошая новость?
Джоанна не верила своим ушам — каким счастливым голосом Алистер сообщил ей об этом! Она вдруг почувствовала, что обязана защитить Хлою. Ей расхотелось рассказывать ему о том, что произошло сегодня днем.
— Нет, новость, конечно, не очень хорошая, — согласился он. — Но зато это доказывает, что мать не может обеспечить ей безопасного существования. Ребенка никто не контролирует!
— Алистер, я тоже не смогу обеспечить ей безопасного существования. Сейчас не время проводить слушания. Это просто безумие. Хлоя меня ненавидит. Суд прислушается к ее чувствам, к тому, что она скажет. Они не отдадут ее на попечение человека, которого она терпеть не может, — и тем более человеку, переживающему сейчас то, что переживаю я. Алистер, я сейчас совсем не в форме. Я имею в виду психически. Мне правда плохо. Мне мерещится такое… Чего там навыписывал мне врач — нейролептики?
— Нет, только антидепрессанты.
— Что, если в результате всей этой неразберихи ее передадут чужим людям или вообще отправят в приют?
Лицо Алистера закаменело, и он назвал первую букву алфавита:
— А.