Плач

Прошел почти час, прежде чем вернулся Николас с Тамасин. Гай все это время промывал раны Джека, двигаясь ловко и спокойно. Я сидел на стуле у кровати — такой измученный, что, несмотря на ужасные обстоятельства, задремал, и очнулся, только когда чуть не упал со стула. В свете лампы, которую держал Сибрант, Малтон с сосредоточенным выражением на смуглом лице менял повязку на руке Барака, переживая бог знает какие чувства. Он остановился и взглянул на меня:

— Ты проспал почти полчаса.

Я посмотрел на Джека. Его дыхание было неровным, прерывистым. Гай сказал:

— Я пытался дать ему попить, влил в рот немного яблочного сока. От этого он подавился и на секунду очнулся.

— Это дает надежду? — спросил я.

— Он не проглотил питье. Нужно ввести в него какое-то питание, чтобы его тело произвело новую кровь взамен потерянной.

Тут я услышал шаги — быстрые, тяжелые Николаса и другие, полегче, следовавшие за его шагами. Дверь открылась, Овертон придержал ее, и вошла Тамасин. Ее глаза расширились, и она тяжело и часто дышала. Я думал, она закричит или упадет в обморок при виде того, в каком состоянии находится ее муж, но женщина лишь посмотрела на Гая и спросила дрожащим голосом:

— Он мертв?

— Нет, Тамасин, но он очень тяжело ранен, — ответил доктор.

Я встал и указал ей на стул:

— Садись, пожалуйста.

Женщина села, но не смотрела на меня, убирая с лица выбившиеся из-под чепца пряди светлых волос. Свободной рукой она держалась за живот, словно защищая находящегося внутри младенца от печального зрелища на кровати, и снова заговорила с Гаем:

— Николас сказал, что Джек тяжело ранен. Он не говорил почему, но я заставила его, и он сказал, что была схватка на мечах. Сказал, что Джек потерял руку. Боже милостивый, теперь я сама вижу, что это так! — Ее голос по-прежнему дрожал, но она сжала руку в кулак, заставляя себя не лишиться чувств.

— Она настаивала, доктор Малтон… — пробормотал Овертон.

Гай поднял руку:

— Да, была схватка…

Миссис Барак повернула ко мне разгневанное лицо:

— Почему? Зачем? Зачем вы заставили Джека солгать мне о том, куда он идет?!

— Мне нужна была помощь, — сказал я. — И он, как всегда, помог.

Женщина рассерженно замотала головой:

— Я думала, он с этим покончил; я уже несколько недель подозревала, что что-то происходит, но говорила себе, что он больше не подвергнет себя опасности и вы не втянете его в беду. — Несчастная заплакала. — Что ж, это последний раз. Он больше не сможет выполнять вашу грязную работу, верно? Даже если выживет… Если выживет, он больше не будет на вас работать, никогда. Я прослежу за этим!

— Тамасин, прости, у меня нет слов, чтобы выразить свое сожаление. Ты права. Это моя вина. Но если… когда он выздоровеет, то сможет снова работать у меня в конторе…

— Как?! — свирепо спросила жена моего помощника. — Что он сможет делать? Когда уже не сможет писать?

— Я что-нибудь придумаю. Я позабочусь, чтобы вы не потеряли… в смысле денег… Я позабочусь о вас…

Миссис Барак встала, уперев кулаки в бока:

— Я вижу, как вы позаботились о моем муже! Вы оставите нас в покое и никогда больше не появитесь у нас! — Николас протянул руку, чтобы ее успокоить, но Тамасин резко оттолкнула ее. — Отстань от меня, ты! — Затем она снова повернулась ко мне: — Убирайтесь! Вон отсюда!!! — Она села и, закрыв лицо руками, зарыдала.

— Тебе надо уйти, Мэтью, — сказал Малтон. — И тебе тоже, Ник. Пожалуйста, уйдите.

Поколебавшись, я направился к двери, и Овертон пошел за мной. Когда мы выходили, нам послышался стон с кровати. То ли от шума, то ли отзвука голоса жены, Барак как будто бы очнулся. Я было шагнул обратно в палату, но Тамасин бросила на меня такой взгляд, что я беспрекословно дал Николасу увести меня.

* * *

Ученик отвел меня домой, освещая дорогу лампой, которую нам дал привратник. Юноша видел, что я в полном изнеможении, и понимал, что сейчас не стоит ничего говорить, поэтому лишь взял меня под руку, когда я пару раз споткнулся. Я спросил его:

— Как ты думаешь, Джек может выжить, теперь, когда очнулся?

— Да, конечно, — ответил Овертон с уверенностью, которой, я понял по его голосу, у него не было.

Он довел меня до двери. Когда мы подошли, она открылась, и показалась Джозефина. Теперь она была единственной служанкой в моем хозяйстве. Подойдя к ней, я увидел на ее лице улыбку.

— Мы нашли его, — сказала девушка, — я и Эдвард. У пруда в Кроличьем парке, куда он иногда ходил удить рыбу. Он пытался поймать там что-нибудь, чтобы съесть. — Тут она увидела мое лицо, и ее глаза расширились. — Сэр, что случилось?..

Я прошел мимо нее на кухню. Там за столом, вместе с Эдвардом Брауном, сидел Тимоти, весь вывалянный в грязи. Когда я подошел, мальчик выдавил неуверенную улыбку, показав промежуток в зубах, и дрожащим голосом проговорил:

— Джозефина сказала, что вы больше не сердитесь, сэр.

— Да, Тимоти, — сказал я срывающимся голосом, — я был не прав, держа на тебя обиду так долго. А то, что сказал Мартин Броккет, — неправда. Он уходит от нас не по твоей вине. Ты в порядке?