— Не знаю, приняла она уже обет или нет. Там долгая процедура. — Мне было интересно, исповедовалась ли уже Изабель в своем грехе. — Думаю, это для нее лучший выход — теперь ей тяжело видеть мир. Он отдала свое мирское имущество монахиням. Доля Эдварда в том доме перешла к его семье, поскольку у Изабель не осталось живых наследников.
Филип неодобрительно наклонил голову.
— Какое бы утешительное убежище ни предоставили ей паписты, она утратила всякие шансы на спасение.
Николас пристально посмотрел на него:
— Так вы полагаете, сэр, что когда она умрет, то будет гореть в огне, как горела Анна Эскью, только вечно?
— Божьи законы выше человеческого разумения, молодой человек, — твердо ответил Коулсвин.
Я тихо проговорил:
— Если Божьи законы таковы, то их действительно не понять.
Я подумал о Хью Кёртисе, моем подопечном. Когда осенью в Антверпене усилились преследования протестантов, Хью уехал в Гамбург и теперь работал с немецкими ганзейскими купцами. Эта великая борьба между протестантами и католиками по всей Европе теперь могла любого сделать беженцем, заключенным, а то и хуже.
Процессия все не появлялась, хотя у ворот, где она должна была пройти, забегали туда-сюда устроители, один из которых дрожал от холода в белом стихаре. Мне вспомнилось, как месяц назад викарий опоздал на бесконечно менее важную церемонию, когда Джозефина сочеталась браком с Эдвардом Брауном. Венчание состоялось в маленькой приходской церкви, которую посещал жених; туда собрались его родные и друзья из инна вместе с хозяином Эдварда. У Джозефины не было родственников, и ее выдавал замуж я. Я был горд такой ролью, хотя знал, что буду очень по ней скучать. На прошлой неделе молодые супруги уехали в Норвич. Я нанял одного старого ворчуна по имени Блэйби, чтобы тот присматривал за моим домом, пока я не найду нового стюарда, и кроме него, в моем хозяйстве оставался только Тимоти. Осторожно, очень осторожно я уговаривал мальчика, чтобы он, когда ему исполнится четырнадцать, пошел в подмастерья к кузнецу, который подковывал лошадей в Линкольнс-Инн. Я бы оплатил его обучение, чтобы дать ему шанс в жизни.
И тут я увидел их — впервые за шесть месяцев, перед толпой, чуть в отдалении. Джека и Тамасин. На миссис Барак был теплый плащ с капюшоном, но она выглядела бледной. Я знал от Гая, что две недели назад, в ночь, когда умер король, она родила здоровую дочку. Ей не следовало выходить так скоро на мороз, но я представлял, как она настаивала на этом.
Барак рядом с ней по-прежнему выглядел больным. В его лице была одутловатость, и он набрал вес. Я увидел с замиранием сердца, как колышется пустой правый рукав его кафтана. Он повернул голову и поймал мой взгляд. Тамасин тоже посмотрела в мою сторону, и когда она увидела меня, ее лицо окаменело.
— Идут! — прокатился по толпе гул голосов. Все возбужденно зашевелились, вытягивая шеи и поворачивая головы к Гольбейновским воротам. Из-за них в чистом холодном воздухе раздались песнопения, но потом в течение минуты снова ничего не происходило. Люди подпрыгивали и топали ногами, а некоторые начали ворчать на злом морозе.
Рядом со мной что-то зашевелилось. Я обернулся и увидел Барака, пробирающегося сквозь толпу к нам. Тамасин, как всегда, лютым взглядом смотрела на меня.
Джек уцелевшей рукой взял Николаса за локоть.
— Как дела, Никки-малыш? Я не видел тебя с той ночи. Всё в порядке?
— Да… да. А вы как? — отозвался молодой человек.
Овертон казался удивленным. Да и действительно, тут было чему удивляться: ведь когда он ходил навестить Барака как-то в октябре, Тамасин захлопнула у него перед носом дверь. Деньги, которые я посылал ей через Гая, возвращались без объяснений.
— Как он с тобой обращается? — спросил Джек, кивнув на меня. — Загружает?
— Да… да. Нам в конторе тебя не хватает, — пробормотал Ник.
Барак повернулся ко мне:
— А вы как? — Его глаза, как и одутловатое лицо, были полны боли и потрясения.
— Неплохо. Но мне хотелось известий от тебя… — ответил я.
— Слушайте, — тихо сказал мой бывший помощник. — У меня мало времени. Тамми не хочет, чтобы я с вами разговаривал. Я только пришел сказать: у меня всё в порядке. Когда немного поправлюсь, у меня есть предложение от группы стряпчих поработать с ними — разговаривать с клиентами, искать свидетелей и все такое. Работать там, где не нужны две руки. Так что не волнуйтесь.
— Я страшно сожалею, Джек, страшно, — сказал я. — Тамасин права, считая, что в этом полностью виноват я.
— Чушь! — ответил Барак с отголоском прежней энергии. — Я сам решил участвовать во всем этом, я сам врал ей о том, чем занимаюсь. Или я уже не отвечаю за свои решения? — Спазм гнева отразился на его лице, и я понял, что в его собственных глазах он уже не совсем мужчина. Я ничего не ответил.
— Как поживает новорожденная? — спросил Николас. — Мы слышали, что у тебя дочка.
— Не дает никому покоя за милю от Линкольнс-Инн! Да, она сильная и здоровая, и легкие у нее как у матери. Мы хотим назвать ее Матильдой.
— Поздравляю, Джек, — тихо сказал я.
Барак оглянулся через плечо на Тамасин.