Плач

Стражник повел меня обратно по лестнице вниз и через большой зал. Это был здоровенный мужчина за тридцать, и он сильно хромал. Как и сэр Эдмунд, этот человек принял мой опасливый взгляд на дверь как должное.

— Ищете имя, сэр? — спросил он.

— Да, имя свидетеля, который утверждает, что его допрашивали в Тауэре. Думаю, он лжет.

— Странная ложь.

— Он, наверное, решил, что я не смогу проверить здесь…

Стражник поморщился от боли:

— Можно мне постоять, сэр? Нога болит.

— Конечно.

— В прошлом году один французский солдат ткнул эспонтоном[33] в Булони.

— Сочувствую. Я знаю, это была тяжелая кампания.

— Зато после этого мне дали эту работу — больше не буду воевать… Ну, вроде бы отпустило, сэр, спасибо.

Затем мой спутник поговорил со стражником у двери к темницам. Дверь открылась, и мы стали спускаться по отвратительным каменным ступеням, скользким от зеленой тины, так как мы уже опустились ниже уровня реки. Свет давали только едко дымящие факелы. В самом низу была дверь с решеткой, которую я хорошо помнил. Мой сопровождающий позвал, и за решеткой показалась грубая небритая физиономия.

— Да, сэр?

— У этого джентльмена есть разрешение посмотреть журнал. — Бывший солдат передал сквозь прутья решетки записку от сэра Эдмунда. Человек с той стороны посмотрел на нее, а потом внимательно изучил меня, прежде чем снова повернуться к моему сопровождающему.

— Вы подождете его и заберете обратно?

— Да.

Послышался звон ключей, и тяжелая дверь отворилась. Я вошел в сырой и вонючий длинный коридор с голыми древними каменными стенами. Вдоль него виднелись зарешеченные двери темниц. Здесь было холодно даже в разгар лета. Я заметил — странные вещи люди замечают в такие моменты, — что обстановка в центральном коридоре изменилась: стол, единственная мебель здесь, был больше, чем пять лет назад, и стоял у стены, чтобы не загораживать проход. Он был завален бумагами, и за ним кто-то сидел. Я увидел большой раскрытый гроссбух.

Стражник, который впустил меня, осмотрел меня с головы до ног.

— Цель вашего прихода, сэр? — спросил он. Его голос звучал тихо, но без уважения.

— Я Мэтью Шардлейк, сержант юстиции, — ответил я и рассказал ему историю про сомнительного свидетеля. Было нелегко лгать под таким жестким внимательным взглядом.

— Что ж, если сэр Эдмунд разрешил… — наконец неохотно проговорил охранник. — Но ничего не записывайте, только быстро просмотрите имена.

— Понимаю.

— Мое имя Арденгаст. Я за это отвечаю.

Без дальнейших комментариев тюремщик подвел меня к столу. Сидевший там был крупным мужчиной средних лет в кожаной куртке и с неопрятной растрепанной бородой. Он выпрямился при нашем приближении. Арденгаст сказал:

— Ховитсон, этот человек пришел посмотреть записи в журнале с двенадцатого июня по пятое июля. Ищет имя свидетеля по своему делу.

Человек в кожаной куртке нахмурился:

— Это не имеет отношения к…

— Нет. Какое-то судебное дело, — махнул рукой Арденгаст и снова посмотрел на записку Уолсингэма. — Имя Эдвард Коттерстоук. Не помню такого.

— Я тоже, — сказал его коллега.

— То-то и оно, — сказал я. — Думаю, он солгал, что был здесь.

Арденгаст обернулся ко мне:

— Оставляю вас с Ховитсоном, а у меня дела. — Он отошел, отпер дверь в дальнем конце помещения и вышел.

Откуда-то из-за этой двери послышался отдаленный вопль. Я посмотрел на темные зарешеченные окошки камер. Они казались пустыми, но кто знал, какие несчастные души и избитые тела лежали внутри? Мне подумалось об Анне Эскью, одинокой и напуганной.

Ховитсон пододвинул к себе большой гроссбух, и я увидел в нем два столбца: в одном было записано время прибытия и убытия заключенного и его имя, а в другом, поменьше, стояла подпись дежурившего. Почерк был неразборчивым, корявым, и я не мог прочесть фамилии вверх ногами. Тюремщик перевернул несколько страниц, время от времени останавливаясь, чтобы послюнить измазанный чернилами палец, а потом откинулся на спинку стула.

— Нет фамилии Коттерстоук, сэр. Я так и думал, что нет. — Он посмотрел на меня с удовлетворенной улыбкой.

— Ну и хорошо, — ответил я. — Я так и думал, что свидетель лжет. Однако я должен посмотреть книгу сам. Судебные правила требуют, чтобы я подтвердил то, что видел лично. Простое повторение того, что мне сказали, будет квалифицировано как слухи, и потому неприемлемо.

Ховитсон сдвинул брови:

— Знать не знаю ваших судебных правил. А книга эта секретная.

— Я знаю. Но я только проверю, что этой конкретной фамилии там нет, вот и все.

Охранника по-прежнему одолевали сомнения.

— Таков закон, — настаивал я. — Сэр Эдмунд сказал, что я могу посмотреть книгу.

— У нас здесь свои законы, сэр. — Мой собеседник улыбнулся с долей угрозы, вызывающе сделав ударение на последнем слове.

— Я понимаю, любезнейший. Если хотите, я могу попросить сэра Эдмунда написать записку более конкретно, чтобы удовлетворить вас.

Ховитсон хмыкнул:

— Ладно, но только быстро. Не задерживайтесь на именах. У нас и так хватает выскользнувших отсюда слухов.

— Я понимаю.