- Неужели всё настолько плохо, что вы хватаетесь за соломинку? — Павел поёжился; от слов седовласого — вроде бы обычной высокопарной болтовни — веяло холодом, сводило зубы, как от ключевой родниковой воды. — Есть же эпидемиологи, — военные, на худой конец. Вылечите Босфорский грипп, или изолируйте больных. Неужели вы всерьёз верите в серебряные пули и видения? Кстати, изготовитель серебряных пуль — арестован. Вам известно об этом? Вы уже вытащили его из ментовки?
- Я знаю об этой проблеме, — ответил хозяин. — Полиция не арестовывала человека, по имени Владлен Струве — вы ведь его имеете в виду? В полицейской базе он до сих пор числится пропавшим без вести. Но я буду действовать без него. И без вас. И без любого из вашей случайной команды. Вот с ним. — Седовласый кивнул на Третьякова. А тот промолчал.
- Это правда? — Безмерно удивлённый, Павел перевёл взгляд на «арийца»: на циника, высокомера, немного сноба «арийца». — Ты собираешься остаться с ними? Ты ввяжешься в эту безнадёжную войну?
- Да, — Третьяков коротко кивнул. — Я так решил.
- Вы спрашивали: стоит ли хвататься за соломинку? — Овод взял слово. — Знаете… — он задумался, — у меня есть определённые возможности. Я пока счастливец: могу не выбирать лучшее или худшее из зол. Меня хватит на всё. Если появится вакцина — я сделаю так, чтобы люди получили её как можно быстрее. Если понадобится сжечь полгорода ради того, чтобы жила другая половина — я сделаю и это. Но сейчас не пришло ещё время ни для вакцины, ни для огня. А вот для историй, вроде вашей, — в самый раз. Я осознаю, что буду паршивым учеником. У меня не будет пули и пороха, чтобы убить болезнь. Но я отыщу обломки вашего чудесного оружия, мои люди проведут химическую экспертизу ствола. Возможно, изобретут какую-нибудь формулу, которая позволит выплавить пулю и изготовить порох, близкие к оригиналу. В конце концов, реставрацию никто не отменял. Если уничтожен подлинник — ему на смену идёт копия. Может, не самая удачная, но всё же лучше, чем ничего. Вы скажете: и обломков ружья — нет. Ладно: возьмём фотографии, описания. Будем делать хоть что-то. Экспериментировать. И молиться…
- Моя дочь… пьёт лекарство… — Павлу дорого дались эти слова: он смертельно боялся, что люди Овода лишат Таньку шанса на выздоровление… хорошего, выдающегося шанса… — Это лекарство… соорудил профессор Струве. Тот человек, в которого он превратился…. Но это не важно… Вы можете сделать химический анализ снадобья. Как я понимаю: для того, чтобы вывести формулу, достаточно одной капли.
- Спасибо, — серьёзно ответил седовласый. — Правда: спасибо. Но химия — непростая наука. Фармацевтика — тоже занятие не из лёгких. Могут понадобиться недели, чтобы повторить рецепт Струве. Но я займусь и этим.
- Вам кажется: и это не повод отказываться от изучения моей истории? Неужели и это — реально работающее лекарство от Босфорского гриппа — для вас не лучше возни с домыслами, видениями и фантастическим бредом?
- Ваша история — шанс, — Овод развёл руками. — Один из немногих. Может, самый ничтожный из всех. Но отказаться я не могу и от него. Итак, я обещал организовать вам эвакуацию. Начинайте ваш рассказ. Чем раньше он будет окончен, тем раньше вы с дочерью взойдёте на борт транспортного самолёта, подниметесь в воздух и отправитесь в другое полушарие. Документами я вас обеспечу.
- Стойте! — Павел неожиданно разозлился. Он не узнавал сам себя. — Я не отказываюсь вам помочь. Но всё, чем я могу быть полезен, — это своими — не то видениями, не то галлюцинациями. Вы ведь понимаете: в основе большинства конфликтов с реальностью — обычные расстройства психики? А я до сих пор не проверял даже, могу ли доверять тому, что вижу.
- Павел, прекратите оправдываться, — седовласый тоже раздражился. — Я, кажется, не ставлю вас к позорному столбу. Я всего лишь хочу от вас услышать…
- Помолчите! — управдом перебил генерала (если верить Третьякову, хозяин комнаты был именно генералом — никак не меньше). — Дайте мне договорить. До сих пор я не мог проверить, заслуживают ли доверия мои видения. Но сегодня — кажется, появился шанс сделать это…. Наверняка у вас здесь легко получить доступ к любой информации, в том числе исторической. Так вот и скажите: сохранился ли в Москве дом, в котором жил некий Еропкин — в одна тысяча семьсот семьдесят первом году? Что-то у меня от всех этих треволнений память дырявая стала: хоть убей — не помню.