Плач Агриопы

- Купил… в одном театральном магазине… — управдом вспомнил, как наблюдал в этот биноклик за дверью клиники, где содержали Струве. За минуту до того, как услышал писк странного, зачумлённого младенца. Как же давно это было! Или время текло теперь по-иному? Павел не отказывался поделиться неказистой, в сущности, оптикой с Третьяковым, но сперва решил рассмотреть музыкантов сам. Поднёс окуляры к глазам….

До импровизированной сцены было, всё же, слишком далеко. Или театральный бинокль оказался слабоват. Поначалу, как ни подкручивал управдом резкость, в бинокль он видел на возвышении перед Василием Блаженным те же невнятные кляксы, вместо людей, что и невооружённым взглядом, — разве что, кляксы эти казались побольше. Но затем пригляделся, напряг до боли глаза, — и тут же ощутил дурноту. Музыканты бесновались отчаянно, будто подавая пример толпе. Но, вместо музыкальных инструментов, в их руках дёргалось что-то диковинное: что-то, похожее на отполированные до блеска человеческий позвоночник, череп и огромную косу. Как будто они разорвали на куски саму смерть в чёрном балахоне — и приспособили её останки и имущество для своих нужд. А манифестантов это, похоже, не удивляло и не пугало — только радовало, будоражило, заводило.

Третьяков буквально вырвал из рук управдома бинокль.

Павла мутило — как не мутило и при виде обезображенных трупов.

Он едва сдерживал рвотный рефлекс. Помогало присутствие Таси: стыд перед нею, страх перепачкать себя и её. Павел понимал: к горлу подкатывает блевотная масса, в общем-то, без повода. Ведь он, в сущности, не увидел ничего жуткого. Странные инструменты — скорее всего, обычная дань нелепой авангардной моде: первое впечатление — мелькнуло же в голове слово: «хром», — вероятно, оказалось самым верным. Так всегда бывает. Но работала чистой воды физиология. Организм реагировал на раздражитель. Управдома крутило и ломало, как будто у него внутри случились жестокая изжога и мучительный заворот кишок — одновременно. Эта музыка, какофония, винегрет из отвратительных звуков… этот мерзкий шум поднимал и бодрил мёртвых и лишал воли и здоровья живых.

- Слышите меня? Вы слышите меня?

Павел вдруг почувствовал: кто-то с силой тянет его за рукав. Он стремительно и нервно обернулся, боясь столкнуться с очередной угрозой. И оказался лицом к лицу с Сергеем. С Серго, как тот, в неофициальной обстановке, называл себя сам. С тем самым чёрным бойцом, из личной гвардии Овода, что доставил чумоборцев, после спасения Таси и бегства из горящего ДК, на квартиру к Третьякову. Стянув, в тот день, спецназовскую маску с головы, он уже больше не скрывал лица. До самого момента прощания, состоявшегося, впрочем, через какую-то пару часов после прибытия кавалькады на место. Павел это лицо запомнил. И запомнил имя бойца. Хотя сейчас тот выглядел совсем не по-боевому. На нём криво сидел утеплённый спортивный костюм с начёсом. А он даже не понимал, что и такое одеяние, совсем как деловой костюм от кутюр, нужно носить умеючи. Управдом сделал вывод: Серго замаскировался. Неумело, а, скорей всего, просто наспех. Но на Васильевский спуск он мог бы, пожалуй, явиться и в военной форме, в полной амуниции: здесь он не интересовал никого. Даже Третьякова пришлось основательно встряхнуть за плечо, чтобы тот оторвался от театрального бинокля. Стоило отдать тому должное: в отличие от Павла, он ничуть не удивился появлению Сергея.

- Как вы нас нашли? В этой толпе? — прокричал управдом.

- Ваши маячки всё ещё видны наблюдателям, — откровенно признался боец. — Их активировали с утра. По просьбе Вениамина Александровича, — он кивнул на Третьякова. Павел неприятно поразился скрытности «арийца»: тот ни словом не обмолвился насчёт такой «подстраховки». А самому управдому было как-то недосуг разбираться с маячком: не мельтешит перед глазами, не светится ни красным, ни зелёным — и ладно…. Не светится…. Серго, словно прочитав мысли Павла, добавил:

- Иллюминацию отключили — это можно сделать дистанционно. Чтоб батарейку экономить и вас — не подставлять.

- Похоже, обо всём подумали, позаботились? — едко уточнил управдом. Но боец не услышал сарказма.

- Вам надо уходить! — отрезал он внезапно. — Обстоятельства изменились. Здесь может быть опасно, а то, что вы задумали, — теперь особенно бессмысленно.

- Кажется, мы договаривались? — раздражённо выпалил Третьяков. — В Комитете до сих пор не оспаривали наше право быть здесь.

Вот так-так! Озвучена ещё одна новость. Появился ещё один неприятный — для Павла — повод удивиться! Выяснялось: «ариец» вёл за спиной чумоборцев какие-то сепаратные переговоры с власть имущими? Но обида так и не сумела взорваться обвинением; её пересилила паника.