Плач Агриопы

Ворота обнаружились именно там, где, по логике вещей, им и следовало быть: ровно посередине длинного забора. Управдом, не желая тихушничать и врываться в чужую жизнь «сюрпризом», остановился от них чуть поодаль и посигналил от души — многократно и басовито. Затем выбрался из катафалка и подошёл к высоким металлическим створкам. Над ними горел яркий фонарь, так что разглядеть мельчайшие детали художественной ковки, украшавшей створки ворот, не составляло труда. А вот отыскать способ коммуникации с обитателями зазаборья у Павла не получалось. На глаза не попадалось ни будки охраны, до которой можно бы было докричаться; ни домофона, в который можно было бы заявить о себе. Сразу под фонарём торчала камера внешнего наблюдения. Она не двигалась и никак не реагировала на присутствие Павла. Тот, уставившись в её объектив, демонстративно помахал руками и даже пару раз подпрыгнул на месте, хотя понимал, что выглядит нелепо.

- Эй, откройте! Надо поговорить! — Выкрикнул Павел во всё горло, и тут же закашлялся: захлебнулся влажным ночным воздухом.

В растерянности, он прислонился к ближайшей створке ворот, — и та немедленно подалась назад. Управдом толкнул створку сильней. Тяжело, с фальшивым скрипом, та откатилась метра на полтора вглубь территории странного поместья. Похоже, ворота были открыты. Павел юркнул в образовавшийся проём и оказался на дорожке сада. Вокруг него шумели листвой яблони и низкорослые, художественно остриженные, кусты. Едва слышно стрекотал ветряк, поставленный здесь, должно быть, с чисто декоративной целью. Все подъезды к дому освещались изящными фонарями «под старину». А сам дом просматривался отсюда великолепно.

Настоящая каменная крепость. Узкие окна и массивные стены, один этаж поставлен на другой без желания сэкономить пространство: между этими двумя легко поместился бы третий, если бы заказчик строительства того захотел. Никакого украшательства, но добротность во всём.

- Хозяева, вы дома? — вновь выкрикнул Павел, на сей раз много тише. И вновь никто, кроме ветра, не удосужился ему ответить.

Управдом вполне мог бы закатить катафалк в высокие ворота поместья. Судя по всему, никаких препятствий к этому никто бы чинить не стал. Но он колебался. Это попахивало откровенной наглостью, и кто знает, как отреагирует хозяин дома на нежданное появление прямо под окнами похоронного лимузина. Ещё раз мысленно обругав Людвига за странный выбор машины, Павел отправился к дому пешком. Нога болела, хотя боль причиняли не крысиные укусы, а суставы, взявшие моду реагировать на сырость после той достопамятной аварии двухлетней давности. Как назло, подъездная дорожка оказалась длинней, чем поначалу представлялось. Пока шёл, Павел успел налюбоваться аляповатыми садовыми гномиками, Микки Маусом и оленёнком Бемби в половину человеческого роста. Все они, в виде разноцветных статуэток, украшали сад. Павлу подумалось, что, может, кукольные монстры поставлены здесь, чтобы порадовать Татьянку? Эта мысль почему-то была неприятна, управдом постарался её прогнать. Получилось без труда: он как раз поднялся по высокому, почти театральному, крыльцу к парадному входу особняка, и голова его оказалась занята предстоящим объяснением с хозяином дома.

На входной двери, в отличие от кованых ворот, кнопка электрического звонка имелась. Павел утопил её до конца и расслышал, как где-то в доме музыкально запели скрипки и валторны. Ещё до того, как воспользоваться звонком, он ловил себя на мысли, что боится разбудить дом громким звуком, растревожить осиное гнездо. Теперь он понял, откуда взялся этот страх. В доме царила полнейшая тишина, и звонок не просто разрушил — разорвал её в клочья. Пожалуй, примерно так бывает, если чихнуть посреди безлюдного ночного музея. Звук — словно что-то безобразное, в сравнении с идеальной тишиной. Павла с макушки до пят накрыло чувство, похожее на стыд. В ответ на свою выходку он ждал чего угодно: топота и голосов, собачьего лая и скрежетания ключа в замочной скважине, но не дождался ровным счётом ничего. Тишина, как бродячая собака, у которой попытались отобрать кость, чуть окрысилась в ответ и снова разлеглась на прежнем месте, зажав сокровище между лап.

Павел ещё дважды вёл себя, как вандал: мучил звонок, колотил кулаком в высокую дубовую дверь. В конце концов, сдался: после каждого музыкального трезвона, тишина словно бы озлоблялась, делалась всё плотней, тяжелей, — она не просто оборонялась — она переходила в наступление. Уйти ни с чем управдом не мог, но действовать решил по-иному. Как завзятый школьный хулиган, он воровато огляделся по сторонам, громко прокашлялся для храбрости — и, наследив с краю мокрой клумбы, в три перепрыга, подобрался к ближайшему освещённому окну на первом этаже.

Окно было занавешено. Соседнее — тоже. Роскошные занавеси защищали все нижние окна от любопытных глаз.