Плач Агриопы

Всюду на кухне гнила и источала вонь еда. Часть её наверняка прошла, как сказали бы кулинары, термическую обработку — относилась к категории готовых блюд. Другая часть представляла собою полуфабрикаты. Но всё, без исключения, съестное основательно сгнило и протухло. Толстые сырые стейки с сахарной косточкой посередине, разложенные по гранитной столешнице; гороховый, с копчёностями, суп на плите; что-то вроде грибной запеканки в высоком глиняном горшочке — в открытом духовом шкафу. Почему-то открыта была и дверца мусоропровода, и оттуда воняло гнилыми арбузными корками и заплесневевшим лимоном. В общем, источников запаха хватало; учитывая, сколько их вылезло на глаза, общая тошнотворность кухонной атмосферы могла считаться умеренной. Над мусоропроводом роились мухи, а в стейки вгрызались отвратительные белые черви.

Дивясь собственной выдержке, Павел нашёл в себе силы удивиться последнему обстоятельству: даже в порченом мясе черви не завелись бы через несколько минут или, даже, часов после появления «запашка». Следовательно — стейки гнили на столешнице, как минимум, несколько дней.

Управдом похолодел: он отчётливо уяснил для себя, что ничего хорошего в этом богатом доме его не ждёт. И всё-таки он повернул ручку кухонной двери и ступил в тёмный коридор. Что гнало его вперёд — он бы и сам себе не сумел ответить. В одно ухо словно бы нашёптывало трусливое Павлово «я»: «Беги, оставь это место! Отправляйся в гараж, в конюшню, в сад — куда хочешь, только выберись из этих стен!» А голос, шептавший в другое ухо, принадлежал дерзости, — и её, как оказалось, у Павла ещё хватало: «Ты уже здесь! Ты уже взломщик! Так неужели ты уйдёшь, ничего толком не разузнав?»

Коридор тянулся и тянулся. Практически он был чем-то вроде тёмного тоннеля между двумя освещёнными полюсами — кухней и комнатами фасада. Во всяком случае, впереди маячило пятно света, и, по мнению управдома, оно создавалось лампами одной из этих комнат.

Павел распахнул кухонную дверь, подпёр её табуретом, чтобы не захлопнулась, и поток света из дверного проёма не иссяк бы. Потом сделал шаг, второй — с оглядкой начал приближаться к цели. Дважды на пути встретились двери: первая была заперта, и Павел спокойно прошёл мимо; вторая, наоборот, оказалась открыта: управдом бросил взгляд в чёрный дверной проём. Ему послышалось, что в глубине комнаты тикали часы; ещё там что-то поблёскивало — возможно, маятник. Павел решительно шагнул прочь от тёмной комнаты.

Пятно света приближалось. Ещё несколько жалобных скрипов половиц — и он выбрался в широкий коридор, шедший перпендикулярно тому, узкому и длинному, по которому он только что прошагал. Уже по одному только оформлению было заметно, что по этому коридору время от времени прохаживаются весьма дорогие гости. На его стенах висели картины — судя по всему, творения каких-то современных мазил, поскольку, для репродукций, их сюжеты были слишком неузнаваемы. Освещался коридор несколькими бра, с хрустальными вычурными абажурами.

Из коридора вели несколько дверей. Управдом толкнулся в ближнюю. Она легко открылась. За ней обнаружилась столовая. Павел подошёл к окну, отдёрнул тяжёлую штору и с лёгким удовлетворением отметил, что его догадка подтвердилась: комната с широким круглым столом посередине выходила окнами на подъездную дорожку, а значит, была одной из ярко освещённых комнат фасада. Здесь тоже ощущался запашок гнили, наподобие кухонного, но совсем слабый. Вероятно, пахло из высокой расписной утятницы в центре стола. Стол был сервирован на одного человека, но тарелка и приборы казались чистыми, как будто ни один едок к ним не прикасался.

Павел покинул столовую и прошёл немного вперёд по широкому коридору, игнорируя закрытые двери. Коридор слегка искривился, повернул за угол — и неожиданно перетёк в обширный холл, в глубине которого имелась высокая двустворчатая дверь, а напротив неё — лестница на второй этаж. Управдом, озираясь и опасаясь разоблачения, подобрался к высокой двери, которую посчитал входной. Она была заперта на несколько замков, но, к счастью, ни один из них не отпирался изнутри ключом; зато все были снабжены округлыми ручками, расположенными на разной высоте. Трижды крутанув ручки и отодвинув здоровенный засов, который, несмотря на свою средневековую массивность, отъехал в сторону гладко и пружинисто, как дверь купейного вагона, Павел потянул дверь на себя — и почувствовал, как в прогнивший дом ворвался ветер. Дверь открылась. По ту сторону его ждали дождь и шепот сада. Это настолько приободрило его, что он, без прежней робости, оставив входную дверь открытой, вернулся в особняк и повернул от входа налево, где ещё не бывал. Управдом решительно толкнул створку ещё одной двери.