Плач Агриопы

И вот теперь он дремал в тамбуре, покачивался на полусогнутых и вдыхал дым — этот отход жизнедеятельности курильщиков.

Его толкали — большей частью стремились занести вглубь вагона, потому как, вплоть до самой Москвы, число пассажиров только прибывало. Он не поддавался — на каждой остановке широко расставлял ноги, вминал плечи в пластик стены и стоял насмерть. Павел не хотел колготиться в проходе между сиденьями; в тамбуре было больше места для манёвра и меньше любопытства: там ехали, или выходили туда покурить, в основном, работяги, не имевшие обыкновения разглядывать случайных попутчиков и лезть им в душу. Даже сигареты свои они смолили молча, сосредоточенно, как будто выполняли повинность. Впрочем, иногда беседа завязывалась. Один низкорослый мужичок, с лицом мятым, похожим на картошку, запечённую в духовом шкафу, внушал молодому собеседнику, наверное, студенту, что-то насчёт «беспредела ментов». Павел прислушался. Это было любопытно: похоже, мужичок косвенно пострадал от борцов с Босфорским гриппом, хотя сам этого толком не понимал.

- Проверяли, как бройлера перед убоем, — кипятился мятый. — Градусником под мышку тыкали, дышать в трубку заставляли. Я им говорю: «я ж не за рулём, какого, мля?» А они мне: «Так надо». Один вроде санитар — в белых своих тряпках, — а на каждого санитара — по пять ментов, чтоб, значит, не дёргались, волну не гнали.

- Может, санкционированная проверка, — мямлил в ответ студент. Было видно, что с мятым он не знаком и знакомиться — не желает. Вместо того чтобы поддерживать беседу, он бы с куда большим удовольствием слушал плейер, — каплевидные наушники покачивались у студента на груди. Но мятый не отставал.

- Я и говорю — вертят нами, как хотят. — Развивал он мысль, похоже, восприняв реплику студента как поддержку. — Талдычат мне: «Вы пьяны». «Неет, братцы, — отвечаю. — Я с похмелёчка. Пьяный — это пьяный. Пьянству — бой. А похмелье — дело святое. Прости, Господи, — мятый широко перекрестился, заехав, при этом, студенту локтем в рюкзачок. — Спрашиваю их: «Не знаете, что к чему — как можете судить? Не по правде — по произволу! Вы же клятву давали… Гипро…проката».

- Это, наверно, в связи с болезнью. В новостях передавали: какая-то болезнь появилась — новая. — Студент отодвинулся в угол тамбура, к самым дверям; мятый двинулся за ним.

- Я вот что скажу, — решительно заявил мужичок, разбрызгав слюну. — Все эти болезни — от разврата. Настоящую болезнь — её глазом видно, потрогать можно. А все эти… молекулы… это для вас, для сопливых. Молодых пусть проверяют. А меня-то за что — я со своей старухой — двенадцать лет, душа в душу, эх… — Мятый махнул рукой и, словно обидевшись на весь мир, начал прорываться вглубь вагона. Возможно, он заблаговременно застолбил там себе сидячее место, и теперь отправился «досиживать» дорогу.

Павел задумался: со слов студента выходило, что об эпидемии всё-таки сообщают — «передают в новостях», как выразился тот. И даже предпринимают какие-то меры по контролю и профилактике. Это уже выходило со слов мятого. Но свободу передвижений по Москве и области пока не ограничили — электрички ходят. Далеко ли всё зашло? Что делают сейчас в закрытых боксах с такими, как Еленка и Татьянка? Лечат? Пытаются продлевать жизнь в надежде, что лечение вот-вот станет возможным? Или попросту ждут, когда «гриппующие» отдадут концы? Это ведь тоже вариант. Именно так боролись с чумой в тёмные века — отделяли больных от здоровых и молились.

В голове Павла пыталась оформиться какая-то мысль. Мятый мужичонка, при всей своей неказистости, завернул что-то толковое. «Настоящую болезнь глазом видно, потрогать можно», — Вот что он сказал. А как насчёт настоящего лекарства? Чем только не лечат больных современные шарлатаны: йогой, мантрами, «доброй энергетикой». В словах Людвига о предначертании и высших силах управдому чудилось шарлатанство. Именно потому, что Павел, как материалистично мысливший человек, не верил в слово, но верил в предмет, вещь, субстанцию. А Людвиг, хоть и умел убеждать, ничего такого, в доказательство своей правоты, представить не сумел. Управдом задумался. Что будет, если откинуть всю болтовню и постараться отыскать в собственной истории хоть что-то материальное? Что в чистом остатке? А там…

Мушкет!