Не то, чтобы за её спиной тут же раскрылись на весь размах два огромных ангельских крыла, но что-то неестественное с ней произошло. То, что вынудило его оцепенеть и какое-то время наблюдать за девушкой неподвижным истуканом, ничего не предпринимая со своей стороны и не понимая, куда она идёт и зачем. Хоть и длилось данное безумие всего ничего, но запомнилось оно Киллиану Хейуорду именно остановкой во времени, провалом околдованного создания во временную петлю маленькой вечности. Казалось, даже музыка с приглушёнными голосами окружающих людей растворились вибрирующей тишиной в приторно-сладком воздухе тропической ночи. Да что там звуки, даже сами люди поисчезали с сетчатки глаз, которые неотрывно следили за передвижением одной единственной фигурки в красном платье. И она просто отдалялась от него, так ни разу и не обернувшись, пока не остановилась где-то на расстоянии в семь ярдов, практически у границы двора, между стыками близстоящих к друг другу домов. Потом подняла руки, завела ладони за голову… не спеша развязала на затылке ленты карнавальной маски.
Кажется, тогда его сердце пропустило один удар. А может и больше. Ибо взыгравшее в его жилах волнение назвать ничем иным, как приступом эмоциональной контузии не поворачивался язык.
Эвелин просто снимала маску, и столь безобидное по своей сути действие было воспринято им, как нечто большее, в буквальном смысле откровенно интимное, сопоставимое разве что со снятием исподнего. Не удивительно, что его настолько сильно оглушило то ли завуалированными, то ли вполне конкретными жестами-намёками этой невинной искусительницы. А когда она обернулась уже без маски, подставив своё лепное лицо жёлтым бликам ближайшей керосиновой лампы, его и вовсе вынесло за пределы адекватного мышления, накрыв с головой смертельным цунами первозданного грехопадения.
Как и что и происходило в ближайшие две-три минуты, Киллиан на вряд ли даст всему этому чёткую картину с полным описанием. Всё, что он тогда запомнил – это как сорвался с места и, едва не распихивая стоящих на пути дворовых зевак, ринулся за шлейфом красного платья, только что скрывшегося в угольных тенях тоннеля-прохода между двумя домами. Ну и то, как его в те секунды колотило изнутри. И как притапливало ослепляющими вспышками бесконтрольного безумия с болезненными судорогами остервенелой похоти, которая, казалось, выжигала под кожей в мышцах и в венах своим эрогенным ядом до нестерпимых ожогов, процарапывая от затылка по всем позвонкам вплоть до самого копчика будоражащей резью острого возбуждения, чтобы тут же отрикошетить в пах к онемевшей головке члена ещё более острыми спазмами. Временами настолько сильными, что хотелось даже застонать в полный голос, при чём до того, как он настигнет главную виновницу его свихнувшегося состояния.
Хотя она и не убегала вовсе. Скорее наоборот. Стояла, прижавшись затылком и спиной к стене одного их домов между ставнями неосвещённых окон, окутанная тёмной вуалью окружающих теней, и явно смотрела в его сторону. Тогда-то его и накрыло самой болезненной вспышкой, как только он понял, что она ждёт его. Ждёт и не сводит с него пристального взора, не сдерживая учащённого дыхания, от которого её грудь вздымалась и опадала, как после изнурительного бега по пересечённой местности.
Сколько же ему стоило неимоверных усилий, чтобы не оплести её горлышко своей лапищей и не впечатать её в стену собственным телом. Сомнительно, чтобы она оценила его обезумевшие действия со свойственным другим женщинам едва не покорным согласием. Что-то всё-таки заставило его приостановиться и взять себя в руки. Наверное, мысль о том, что со сдавшимися на твою милость ангелами так не поступают. Не для того она сложила перед ним свои хрупкие крылья, чтобы он тут же варварски их смял, а то и вовсе вырвал с корнем. Да и рука не поднялась бы причинить ей вред после того, что она сделала, возможно переступив через собственные принципы и гордыню, позволив и без того настигнуть себя, подобно немощной жертве, уставшей убегать от своего одержимого преследователя.
Поэтому ему и пришлось взять за горло себя, пусть и не буквально, но вопреки всем своим необузданным хотелкам. Прижаться правой рукой о стену возле её головы, будто надеясь сцарапать о холодную стену с ладони пульсирующий зуд млеющего покалывания. Правда тут же забывая о последнем, как только он навис над бледнеющим в полусумраках личике неземного ангела уплотнившейся тенью изголодавшегося демона.
Возможно, в те секунды с ним действительно произошло нечто необъяснимое, будто переключив в голове или в сознании некий рычаг, отвечающий за его человеческую сущность. Кем он тогда себя почувствовал? Да хрен его разберёт. Но на вряд ли кем-то разумным и трезво соображающим. Словно глотнул или вдохнул смертельной дозы колдовского зелья, исходящего сладкими эфирами от настигнутой им жертвы. И захотел ещё, больше и без меры, только не так, не вскользь, а с полным погружением, пока бы не упился в усмерть и не захлебнулся её первозданным источником.