До боли знакомые вещи. Массивная мебель из натурального дерева и дорогостоящей обивки (особенно кожаной в кабинете). Он мог ходить по этим комнатам с закрытыми глазами и ни разу не споткнуться обо что-нибудь или наткнуться на что-нибудь. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, без труда отыщет все свои детские тайники (или чьи-то чужие); не глядя перечислит стоявшие на полках двух книжных шкафов все имеющиеся на этот момент книги, фотоальбомы и прочие внушительные гроссбухи, как частного, так и хозяйственного содержания.
Царство Адэлии Вэддер, где в каждом присутствующем предмете застыла неподвижной фактурой устаревшего материала целая жизнь в несколько долгих лет, разбитая на тысячи молекул скрытых от чужих глаз всевозможных историй. Простых и незначительных, трагических и драматических. Забытых людьми, но не этими вещами. Некоторые врывались в сознание только от соприкосновения взгляда с их носителями. Казалось, обернись, и из закрытых дверей смежной спальни выскочит маленький мальчик с аккуратной стрижкой почти чёрных волос. Проскочит мимо и что-то восторженно выкрикивая на ходу, вбежит в кабинет. (
И ты сам, поддавшись внутреннему порыву, невольно шагнёшь следом за ним, продолжая грузно хмуриться и кое-как сдерживаясь, чтобы не тряхнуть головой, в попытке избавиться от этого болезненного видения. Посмотришь вначале по старой привычке в сторону окна на огромный рабочий стол и внушительное кожаное кресло, будто проверяя, не сидит ли там за привычным занятием знакомая фигура. И, конечно же, почти сразу услышишь из глубины второй половины кабинета (самой тёмной, ещё и отделённой тяжёлыми плотными портьерами по потолочному карнизу) звучный мужской баритон – низкий, бархатный, буквально пробирающий до поджилок необычной тональностью идеальной дикции без намёка на какой-либо отличительный диалект:
- Что-то ты долго сюда добирался. Я посылал за тобой несколько дней назад…
Но обернёшься не сразу, моментально вобрав каждой клеточкой ложно расслабленного тела мощнейшую ауру чужого присутствия. Намеренно повременишь, то ли собираясь с духом, то ли делая вид, что каждое из твоих движений продиктовано лишь собственной на то волей и выбором.
- Пайк, старина, и ты тут? Давно не виделись, мальчик мой хороший… Знаю, знаю, я тоже по тебе страшно соскучился.
Само собой, пёс предаст его первым, радостно тявкнет и сразу же рванёт в затемнённую часть кабинета, энергично виляя хвостом и упираясь передними лапами о колени сидящего там человека. Только после этого Киллиан нарочито медленно обернётся и бросит абсолютно пустой взгляд на весьма умилительную картину. Хотя последняя фраза из уст Нейтана Клейтона прозвучит для его слуха несколько болезненно и даже царапнёт по сердцу тончайшей иглой нежданной ревности. Пусть и по детски глупой, но всё же…
Да, дыхание в тот момент-таки перехватит и вцепиться в сердечную мышцу когтистой лапой непрошенных эмоций – слишком сильных и оглушительных, чтобы успеть взять над ними жёсткий контроль. Захочется даже спрятать руки в карманах брюк, чтобы сжать их там в кулаки по старой привычке, но Килл сумеет как-то сдержаться, разглядывая безучастным взглядом главного виновника своего «безродного» появления на этот свет. И не важно, что в эти секунды сердце в его груди совершало сумасшедшие кульбиты, а лёгкая дрожь в коленках и прочих суставах подрезала неприятной слабостью именно тогда, когда её совсем не ждёшь. Невозможно справиться с чувствами, которые так просто не забудешь и не захоронишь, как не пытайся и сколько не насилуй себя этим. Они уже часть тебя, детская травма, которая пересекает всю твою сущностью безобразным шрамом далеко незабытых обид и пережитых трагедий. И он всегда напоминает о себе, ноет тупой болью всякий раз, когда Киллиан встречается со своим отцом; смотрит в лицо, чьи черты и цвет цыганских глаз так явственно повторяют его собственные.
Чёрные кудри с лёгкой проседью, высокий лоб с чёткой границей густых тёмных бровей, лепной прямой нос и будто подчёркнутый выразительным контуром завораживающий изгиб красивых губ, на которых невольно задерживаешь свой взгляд, когда впервые встречаешься с этим человеком. Ну и фигура, даже сейчас, в возрасте чуть за пятьдесят, способна конкурировать с более молодыми и статными представителями сильного пола.