Плач богов (СИ)

И чем больше он продолжал, тем острее и глубже её пробирало. Хотя самым запредельным пиком её порочных ощущений в тот момент оказались его поцелуи уже не только в губы. Стоило ему прервать оный с её растёртыми до болезненного онемения губками (вот так, без предупреждения, едва не вырывав из её лёгких недовольный всхлип искреннего разочарования) и всего через секунду накрыть её сосок горячим вакуумом своего рта, как её тут же чуть было не вынесло вообще неизвестно куда. Окончательно поглотило за считанные мгновения бьющиеся в агонизирующих конвульсиях рассудок и тело будто раскалённым облаком или лавой. Как она при этом не потеряла сознания? – наверное, только благодаря какому-то чуду. А может и рукам человека, который ни на секунду её не отпускал, удерживая на призрачных гранях беспощадной реальности и его собственного мира.

Боже, а что он творил с её грудью, при чём с обеими полушариями одновременно. В то время, как его рот, язык и даже зубы затягивали, сминали, покусывали и слизывали каждый микрон её окаменевшего и впоследствии распухшего соска, пальцы его через чур осмелевшей руки делали почти то же самое со второй вершиной истерзанной им грудки. По крайне мере, теребили, сдавливали и растирали до острейших приступов ненормального перевозбуждения при любом раскладе. А ещё он чередовал свои ласки. «Наигравшись» с одним соском, переходил на другой и уже начинал насиловать изощрёнными поцелуями его, отдавая первый на растерзание пальцам второй руки.

И, похоже, этим пыткам не было конца, как и желанию молить его о пощаде. Выпросить то, к чему тянулась и требовала её грешная плоть. Если бы она ещё понимала что. Словно её вместе с агонией запредельного возбуждения переполняла ненасытная пустота необъяснимой и какой-то обезумевшей жажды, превращая девушку в некое безрассудное, чуть ли не до дикости остервенелое существо. И унять её привычным растиранием пальцев казалось невозможным. Она хотела чего-то иного – большего, может даже невозможного, того, что было не под силу самой Эвелин.

- Я хочу полюбоваться твоей киской… - Киллиан скажет это, наверное, через целую вечность. Когда прервёт свои пытки с её грудью и своим ртом, вновь нависнув над ней и почти на целую минуту припав к её иссохшим от стонов губам очередным сводящим с ума поцелуем. Кажется, к тому моменту она будет гореть уже не одним лишь лицом.

- Киской?.. – даже не сразу сумеет что-то произнести.

- Да… Твоим холмиком Венеры. Ты мне разрешишь на него посмотреть? – да и был ли это вопрос, когда его ладонь, наконец-то отпустив её грудь, скользнула по рёбрам и животу прямо к треугольнику лобка, почти невесомыми касаниями поглаживая через тонкую ткань сорочки самую чувствительную зону её враз задрожавшего тела.

При других обстоятельствах, она бы точно дёрнулась, как ошпаренная и, даже не задумываясь, тут же оттолкнула бы его руку. Но что-то её остановило. Может то, что с ней тогда происходило? То, насколько она была в тот момент возбуждена, и большая часть данного возбуждения была сконцентрирована именно в том месте, где теперь находились его пальцы? И не просто находились, но и усиливали своими осторожными ласками её изнывающую истому.

И разве она не для этого сюда пришла, чтобы пройти эти неизведанные врата плотского соития до победного конца? Разве не потому она «терпела» его поцелуи и извращённые пытки с её телом?

Да, страшно. При чём до холодящего оцепенения, но и в то же время до такой же степени пронизывало далеко не детским любопытством, буквально распирая изнутри. Ведь в любом случае, он не сделал с ней за последние минуты (а может уже и целый час) ничего плохого и болезненного. По крайней мере, ничего плохого в её понимании.

- А на неё… обязательно надо смотреть?

- Если бы я этого так сильно не хотел, то и не стал бы спрашивать. Обещаю, я буду крайне осторожен и сверх аккуратен.

Уж ежели кто и умел усыплять чужую бдительность, так это Киллиан Хейуорд, глядя при этом в глаза своей абсолютно неопытной жертвы и явно её гипнотизируя, как взглядом, так и успокаивающими поглаживаниями: пальцами одной руки по её личику, а другой – по низу вздрагивающего живота.

- Ты же разрешишь, да? Отвечать не обязательно. Можешь просто утвердительно кивнуть.

Конечно, она кивнула, пусть и залилась всесжигающей краской стыда буквально везде, где была кожа, закусив нижнюю губу немощным порывом. А он за это, как в благодарность, вдруг поцеловал её в переносицу, а потом в уголок глаза и в уголок рта. От такой нежности уже хотелось не то что взмолиться о пощаде, но и умереть прямо здесь и сейчас.

Если он преследовал цель лишить её здравого рассудка, то у него это уже практически получилось.

Но она ошиблась. Поскольку всё, что было до этого, как выяснилось немного позднее, оказалось лишь лёгкой прелюдией. Да и откуда ей знать о таком?