Плач богов (СИ)

Но страшнее, наверное, было не всё это. Не осознание, что её «поймали» с поличным, практически загнав в угол, и не кроющий ужас бьющегося в конвульсиях воображения, который был не в состоянии представить себе в те секунды, что с ней могли сейчас сделать. Её пригвоздило к месту совершенно иными ощущениями, буквально парализовав сковывающими тисками смешанных чувств и обострившейся паники. И они словно были именно физическими, самыми что ни на есть реальными и осязаемыми, будто её охватили со всех сторон крепкими руками и накрыли, как второй кожей, тугой плащаницей. А на деле и всего-то перекрыв весь мир пронизывающими насквозь близостью и взглядом стоявшего перед ней мужчины.

Она бы и рада в эти мгновения провалиться сквозь землю или каким-нибудь немыслимым чудом раствориться прямо перед его носом, подобно бесплотной дымке рождественского призрака, но, увы, это не сказочные фантазии и уж тем более не сон. Да и не спрятаться уже никак, особенно от хищных глаз, почерневших в полусумраке последних зарниц заката и наползающей на Гранд-Льюис ночи, которые, казалось, не то что заглядывали в твою сущность, а почти её касались пробирающим до немыслимых глубин всевидящим взором (а может и не почти).

Нелепей ситуацию и не придумаешь. И он был прав на счёт второй за этот день неожиданности. Её воля, душу б продала, чтобы как-то их избежать. Ведь как бы ни парадоксально это не звучало, но её изводили совершенно необъяснимые и противоречивые ощущения, будто не она натыкалась на него голого, как это было в портовой бане (или наблюдала за его раздеванием из укрытия в деннике конюшни), а сама стояла перед ним нагой и не одним лишь телом. И, как в первом случае, он смотрел на неё с таким выражением пока ещё удивлённого лица, словно беспрепятственно разглядывал не только то, что было скрыто под тканями платья и исподнего, но и то, что девушка прятала в своей голове – в мыслях, памяти и безмерном воображении. Ей и говорить будто ничего не надо было, он прекрасно видел и знал, что с ней происходило, разве что не использовал всё это в собственных корыстных целях. Или пока ещё не использовал.

- Как это ни странно, но этому дню суждено было закончиться вполне даже недурно. – он всё равно продолжал улыбаться, думая о чём-то своём, понятном лишь ему. И Эвелин почему-то не особо-то и хотелось узнавать о чём именно. По крайней мере не в ту минуту. Её и без того вело, как по краю пропасти. Одно неверное движение и сорвётся. Или нет?

- Мне-мне… мне нельзя здесь находиться. Простите… - почему она тогда извинилась, Эва так и не поймёт, сгорая от стыда всякий раз, когда будет об этом вспоминать.

- Видимо, не нам решать кому, когда и в каком месте находиться в тот или иной момент. – ну почему он улыбается так, будто бы знает о ней что-то такое… Хотя, почему «будто»? За прошедший день он успел насобирать на неё компроматов, как никто другой в этом городе. Может поэтому и вёл себя сейчас чересчур раскованно, если не более того. Того глядишь что-то сделает, чего не следует. Например, поднимет руку, коснётся её.

Всемилостивые боги! А она что? Что она тогда сделает? Закричит? Хлопнется в обморок?

Тогда откуда эти ощущения, будто он и без того её касается. Да. Трогает и далеко не поверхностно и не ментально. Словно как-то забирается ей под кожу и черепную кость. А ей так горячо и душно из-за этого, будто она внутри обволакивающего облака из ошпаривающего пара. Или внутри его близости? В его головокружительном аромате, практически осязаемом, исключительном и обособленном, свойственном только ему, и поэтому настолько реальном, что спутать происходящее со сном просто невозможно.

В какой-то момент в нос бьёт резким запахом пота и кроющей за ним волной необоснованной паники. Это её запах или его? Он его тоже слышит? Осязание под платьем мокрого исподнего вызывает чуть ли не стрессовую реакцию на неприятный дискомфорт. Во истину сумасшедшее испытание. И ведь страшно, что он может это видеть и понимать. А если понимает, то что об этом думает? Чего хочет на самом деле?

И как она после всего этого осталась при своём уме, не лишившись чувств и здравого восприятия происходящего?

Как же страшно и невообразимо захватывающе. До дикого желания разрыдаться или сделать что-либо ни к месту глупое. Хотя сейчас и здесь всё ни к месту. И он, и она, и то что между ними происходит. Ведь что-то происходит по любому. Раз она это чувствует, то и он обязан. И это что-то явно неправильное. Нехорошее. Запретное. На грани смертного греха.

Наверное, она это и сделала, потому что уже находилась на грани. На грани зашкаливающих страхов и чего-то, что так рвалось из её утробы на свободу, жгучими приливами пульсирующих завихрений – по жилам, под кожей и в костях. По скрытым точкам чувственной плоти, онемевшей в тот момент и едва не ноющей в душном саване тесных одежд. Ладно, если бы её просто душило этими неконтролируемыми порывами, но если бы его не было рядом, впритык, и если бы это было не её реакцией на его близость, на его взгляд и голос…