Запах шелка и чужого парфюма усилился, когда Трент еще больше сник. Я увидела его тревогу, а затем взглянула на Квена, который пытался совладать с дыханием.
— Я подумаю об этом, — сказала я, — но также вероятно, что я прищучу его задницу.
Квен закрыл глаза, признавая этот факт, и его рука изогнулась, делая приглашающий жест. У меня снова защипало в глазах. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Он ускользал. Он нуждался в поддержке и должен был преодолеть свою гордость. Я ненавидела это. Ненавидела!
Дрожащей рукой, я переплела свои теплые пальцы с его холодными, чувствуя, как его рука сжалась. У меня сдавило горло, злясь, я стерла с глаз слезы, будь оно проклято ко всем чертям.
Квен расслабился, его дыхание выровнялось. Это была старейшая магия в мире — магия сострадания.
Доктор Андерс начала прохаживаться от шкафа к окну.
— Оно было не готово, — бормотала она, — я говорила ему, что оно было не готово. Успешные испытания компонентов составляли только тридцать процентов, а в соединении еще меньше. Это не моя вина! Ему следовало подождать!
Квен сжал руку, его лицо искривилось, и я поняла, что он улыбнулся. Он находил ее забавной.
Трент покинул альков, и я расслабилась.
— Никто вас не винит, — сказал Трент, положив руку ей на плечо, чтобы успокоить. Он помедлил, а затем сказал совершенно бесстрастно:
— Почему бы вам не подождать снаружи.
Я увидела ее возмущенный и потрясенный взгляд.
— О, она разозлилась, — прошептала я, чтобы Квен узнал об этом, в ответ он пожал мои пальцы. Но, видимо, она тоже меня услышала, так как секунды три смотрела на меня с красным лицом, ища подходящие слова, прежде чем развернулась на каблуках. Твердо шагая, она вышла за дверь. Ворвался свет и звук барабанов, а затем вновь наступила удушающая тишина. Бас-гитара Такаты звучала, как бьющийся пульс.
Трент шагнул в углубление, где располагалась спальня Квена. Во вспышке гнева он столкнул дорогое оборудование с одной из каталок. Меня потряс грохот, с которым оно упало на пол, так же сильно, как и его неожиданное проявление злости. Я смотрела, как он присел на освободившуюся каталку, положив локти на колени и опустив голову на руки. Трент тоже однажды сидел и наблюдал, как его отец умирает.
Я чувствовала, видя его неприкрытую боль и обнаженную скорбящую душу, как мое лицо становится пустым. Он был юн, напуган, и смотрел, как еще один человек, вырастивший его, умирает. Вся его власть, богатство, привилегии и незаконные био-лаборатории не могли этого остановить. Он не привык быть беспомощным, и это терзало его.
От грохота Квен открыл глаза, я встретилась с ним взглядом, видя, что он ждет этого, и повернулась к нему.
— Вот почему ты здесь, — сказал он, и я смутилась.
Квен перевел взгляд на Трента, затем обратно на меня.
— Трент — хороший человек, — сказал он, как будто тот не сидел рядом, — но он бизнесмен, он умирает и живет, прибегая к помощи чисел и процентов. Он уже похоронил меня. И спорить с ним бесполезно. А ты, Рэйчел, веришь в одиннадцать процентов, — он с трудом вздохнул, его грудная клетка поднялась, — это мне и нужно.
Из-за длинной речи у него сбилось дыхание, он с трудом пытался выровнять его, издавая булькающие вздохи. Я крепче сжала его руку, вспоминая своего отца. Мои челюсти заскрипели, и сдавило горло, когда я услышала правду в его словах.
— Не в этот раз, Квен, — сказала я, чувствуя головную боль и заставляя себя ослабить хватку на его руке, — я не собираюсь сидеть здесь и смотреть, как ты умираешь. Все, что тебе нужно — это увидеть рассвет, а дальше ты будешь в порядке.
Так сказала доктор Андерс, и, в отличие от Трента, я видела в этом реальную возможность. Черт, я не просто верила в одиннадцать процентов, я жила, полагаясь на них.
Трент уставился на нас в ужасе, как только это услышал. Он был неспособен жить, не опираясь на свои графики и прогнозы.
— Это не твоя вина, Са’ан, — сказал Квен, в его хриплом голосе слышалась боль, — правильное решение, она нужна мне. Потому что, не смотря на то, что это выглядит иначе… я хочу жить.
Его лицо скривилось, Трент встал. Я смотрела, как он выходит из алькова и уходит прочь, испытывая к нему жалость. Я могла помочь Квену, а он не мог. Дверь открылась и закрылась, впуская внутрь кусочек жизни, прежде чем ненадежная тьма, что скрывала будущее, снова нас поглотит своим теплым ожиданием и удушающей тишиной. Она ожидала.
Мы были одни. Я посмотрела на темную руку Квена в моей и увидела ее силу. В предстоящей битве будут участвовать и тело, и разум, а душа их уравновешивала.
— Ты принял что-то, — сказала я, мое сердце забилось от мысли, что он сможет на самом деле рассказать мне, — что-то, над чем работала доктор Андерс. Это был генетический препарат? Зачем?
Глаза Квена оставались разумными, подмечая все боковым зрением. Он сделал вздох, который было больно слышать, моргнул и не ответил.
Не получив ответа, я сильнее сжала его руку.
— Отлично, ты, сукин сын, — ругнулась я, — я буду держать твою чертову руку, но ты не вздумаешь умереть.