Плач домбры

Вот два турэ усергеновских родов — Голубого Волка и Старшего Волка. Сидят рядом, а смотрят в разные стороны. Глава Голубых Волков Юлыш и приехавший с ним старый его батыр Аккужа, вконец уже уставшие от окружающего коварства и шатаний, привыкли рассчитывать только на свои силы. Конечно, держат они на кипчаков обиду из-за Байгильде, но в великом деле, которое предстоит Богаре, положиться на них можно. Люди верные, бойцы отважные. За башкирскую землю жизнь отдадут, пусть потники их лошадей кровью будут сочиться, по к врагу спиной не повернутся. Рядом сидит Мурат — Старший Волк — человек неустойчивый, переменчивый и трусливый. Жаден к тому же, из_:за маленького ягненка душой поперхнется. Где уж там заботы о стране.

Балапан и Юлдыбай — из страны тунгауров. Старший, Балабан, глава рода; Юлдыбай, его спутник, известный батыр. Эти обычно жмутся к родственным усергенам. Как решит сильный сосед, так и они, ибо становья их малочисленные, если подметут-поскребут до последнего и выставят триста всадников, и то хорошо.

Своих кипчаков, кроме Байгильде, Богара крепко в горсти зажал, давно под его кубыз пляшут. Но забудут ли издревле враждующие племена кипчаков и усергенов на время похода старые обиды, баранту и набеги друг на друга? Не бросятся ли, как запахнет кровью, в разные стороны? Попробуй загони волка и рысь в одно логово…

Впрочем, кроме Байгильде и Мурата, помыслы других известны. С какой бы радостью, полагает бей, и тамьяны, и бурзяны, и усергены с тунгаурами сбросили власть Орды — содрали с себя, как старый чекмень, раскрутили над головой и хлопнули о землю. А эти двое? Чуть что — и шмыгнут в сторону. Один потому, что хорошо знает: лучше воробей в руках, чем журавль в небе, второй просто от страха. Нет… пока нельзя открываться…

— Беспокойные времена, почтенные отцы и братья, смутные времена, — издалека начал Богара. — Ходят по нашим землям чужие люди, слухи нечестивые разносят, если верить им, недолго нам головы на плечах носить…

— Да, сват, вроде один такой и к тебе забредал?.. Кто он, а? — Байгильде мазнул по нему взглядом и снова уткнулся в пустую чашу, стоявшую перед ним.

«И тут поспел, проклятый! Видать, кто-то из моей охраны у него в доводчиках…»

— Дервиш был, странник, по делам веры ходит. От таких угрозы нет, сват. Лазутчики бродят, выведчики, издалека пришли, шныряют, высматривают, черные слухи распускают. Вот про кого говорю.

— И у нас один такой побывал, тоже дервишем назвался, — кивнул тунгаурский турэ Балапан. — Сам я его не видел, в стада отъезжал, говорят, что не о вере-благочестии говорил. Нет, угрожал все: хромой царь-де надвигается, мол, если поднимем оружие в защиту Тохтамыша, юрты ваши пеплом по ветру разлетятся.

— Пустое болтаешь! — закричал Байгильде. — У страха глаза велики! Где тот хромой разбойник и где мы?

— От наших мест, дескать, если идти кочевым ходом, на десять дней пути, — спокойно ответил тунгаурский старейшина. — Стало быть, скоро и здесь будет.

— Пусть будет. Только где у него сила, чтобы силу хана сломить? — сказал Байгильде. Или вправду так уверен, или хочет выведать, что другие думают.

— И твоя правда, сват. Мы здесь, Тимур там. Птица и та до него не долетит. Какое эмиру дело до нас? Подумаем, ямагат, как нам пять тысяч конного войска собрать. — Бей опять взял нить беседы в свои руки. Нет, не время еще открывать тайные свои помыслы. Он подкатил к себе свиток с ханским ярлыком. Голос стал медлен и тяжел, словно его устами говорил сам ордынский владыка. — Перейдем к счету. У Байгильде-свата триста человек войска уже есть, да по ханской переписи его сайканы должны поставить еще тысячу двести. Всего выходит полторы тысячи. — Байгильде подскочил на месте, но гневный взгляд Богары не дал ему сказать и слова. — Усергены дадут тысячу, тунгауры триста, еще и из моих кочевий тысячу взять, выходит почти четыре тысячи. Остальное падет на плечи бурзян и тамьянов…

— Души у тебя нет, сват! Откуда оскуделым сайка-нам набрать полторы тысячи? — Байгильде швырнул кость, которую обгладывал, на скатерть. — Я же без рук останусь, если отдам тебе триста джигитов!

— Ай-хай-хай, обнищал же ты, сват, вконец обнищал! — усмехнулся Богара, и усмешка его вышла радостней, чем он хотел выказать. Очень уж Богара был доволен, что задел больное место Байгильде. Но тут же погасил улыбку и сказал жестко: —Я, что ли, назначил войсковой ясак? Как закончили перепись, приехали баскак и даруга и определили: с тебя триста воинов, со всех сайканов две тысячи! Отчего ты тогда не петушился? Смотри, дойдут эти слова до Орды — потащат на конском хвосте как смутьяна!

Байгильде, красный, с дергающимися глазами, попытался укусить с другого бока.

— Перед ханом хочешь выслужиться? — брызжа слюной, закричал он. — Сделали тебя беем — и рад стараться, они еще в ладони не хлопнут, ты уже в пляс! Вот до чего довел страну! Если отправим столько войска — с чем останемся? Будем как беззубая собака!

«Хай, злодей! Перед ханом я выслуживаюсь, а? Ловко! А он, значит, за страну болеет, вот бесстыжий!» — и разозлился и восхитился хитростью свата Богара.