Плач к небесам

— Паоло, они всегда говорят что-нибудь подобное, — ласково, успокаивающе произнес Тонио. Вытащил платок и вытер слезы с лица мальчика.

— Нет же, Тонио! Они говорят, что ты никто и ниоткуда! Что это все ложь насчет того, что ты — великородный венецианец. Говорят, что тебя наняли из-за твоей внешности. Говорят, что Фаринелли, когда он начинал, называли мальчиком — il ragazzo, а тебя будут назвать la ragazzina — девочкой! А если девчонка, говорят они, не сможет петь, мы скинемся, чтобы запереть ее в каком-нибудь монастыре, где ее все равно некому будет слушать!

Тонио невольно расхохотался.

— Паоло, это же такая чушь! — воскликнул он.

— Ты бы их только послушал, Тонио!

— Все это означает, — объяснил Тонио, убирая волосы мальчика со лба, — что на премьере театр будет полон.

— Нет, нет, Тонио, они просто не будут тебя слушать! Этого боится синьора Бьянка! Они будут кричать, выть, топать ногами. Они не хотят оставить тебе ни одного шанса.

— Это мы еще посмотрим! — прошептал Тонио и тем не менее забеспокоился, не заметил ли Паоло, как он побледнел. Он был уверен в том, что побледнел.

— Тонио, что нам делать? Синьора Бьянка говорит, что когда они в таком настроении, то запросто могут вообще закрыть театр! А всему виной синьора Гримальди — зачем она все это начала? Она приехала в город и заявила, что ты пел лучше Фаринелли. После этого они и заговорили о Фаринелли.

— Синьора Гримальди? — переспросил Тонио тихим голосом. — Но кто такая синьора Гримальди?

— Да ты знаешь ее, Тонио! Она же без ума от тебя! В Неаполе она всегда сидела в первом ряду, когда ты пел. А теперь вот заварила всю эту кашу. И прошлой ночью на приеме у английского посла она всем, всем твердила, что ты самый великий певец со времен Фаринелли и что она сама слышала Фаринелли в Лондоне. Ну и понятно, что теперь говорят римляне: как это какая-то англичанка будет им указывать!

— Постой, Паоло! Да кто она? Как она выглядит?

— Ну, блондинка такая, с пушистыми волосами. Да ты ее знаешь, Тонио! Она еще была замужем за двоюродным братом графини, а теперь разбогатела и все время только и делает, что рисует...

Тонио так переменился в лице, что Паоло умолк на секунду. Но потом снова, захлебываясь, заговорил:

— Тонио! Они говорили гадости и до ее приезда, а теперь их слушать просто невозможно! Синьора Бьянка говорит, что толпа может просто закрыть театр!

— Так она в Риме! — не слушая его, прошептал Тонио.

— Ну да, в Риме. Но лучше бы она была в Лондоне! — заявил Паоло. — Сейчас она с маэстро Гвидо.

Взгляд Тонио тут же переметнулся на Паоло:

— Что ты имеешь в виду под словами: «Она с маэстро Гвидо»?

— Что они на вилле графини, — пожал плечами Паоло. — Она туда вселяется. Но что все-таки нам делать?

— Не вести себя глупо, — пробормотал Тонио. — Здесь нет ее вины. Все переполошились из-за оперы, вот и все. Если бы они не говорили этого, они бы...

Тонио вдруг резко развернулся и протянул руку к камзолу. Поправил кружева у шеи и направился к армуару за шпагой.

— Куда это ты собрался? — спросил Паоло. — Тонио, что же нам делать?

— Паоло, Беттикино ни за что не позволит им закрыть театр, — доверительным тоном произнес Тонио. — В противном случае он останется без работы.

* * *

Время близилось к вечеру, когда он добрался до виллы графини, расположенной сразу за южной окраиной Рима.

В саду деловито работали ножницами садовники, превращая вечнозеленые кустарники в птиц, львов и оленей. Газоны в лучах заходящего солнца казались зелеными и безупречно чистыми, и повсюду — на прямоугольниках срезанной травы, на пересечении дорожек, под стволами маленьких, идеально округлых деревьев — журчали фонтаны.

Тонио прошел в музыкальный салон, стены которого недавно были обклеены новыми обоями, и увидел клавесин под белоснежным покрывалом.

Мгновение он стоял неподвижно, уставившись в пол, и уже собирался покинуть комнату так же быстро и решительно, как вошел, когда к нему, держа руки за спиной, подошел старый дворецкий.

— Графиня еще не прибыла, синьор, — сказал старик. Звуки со свистом вырвались из его сухих губ. — Но ждем со дня на день, со дня на день.

Тонио хотел было пробормотать что-то насчет Гвидо, как вдруг заметил на дальней стене огромный холст. Все его краски были знакомы ему, так же как и фигурки танцующих в хороводе нимф в прозрачных и таких мягких на вид одеждах.

Тонио уже сделал в направлении картины несколько шагов, когда услышал, как старик сзади тихо пробурчал:

— А, молодая синьора! Так она здесь, синьор.

Тонио обернулся.

— Она вернется с минуты на минуту, синьор. После полудня они с маэстро Гвидо поехали на площадь Испании.

— На площадь Испании? — переспросил он.

Улыбка тронула морщинистое лицо старика. Он снова покачался на пятках, не разжимая рук за спиной.

— Ну как же, синьор! В студию! В мастерскую молодой синьоры. Ведь она же художник, очень большой художник! — В его тоне слышалась легкая насмешка, однако такая мягкая и безличная, что, возможно, адресовалась всему миру.