Плачь, Маргарита

«Только за этой чертой, — думала Грета, — начнется для нас совсем иной род отношений и я перестану быть для него хорошенькой куклой, с которой его вынудили поиграть обстоятельства».

Роберт все-таки отважился на танец. Наслаждение от ее физической близости пересиливало боль: от девушки исходило такое тепло и так податлива казалась вся ее точеная фигурка, что ему пришлось покрепче взять себя в руки. Страсть делает похожими всех женщин; стоит закрыть глаза, и ты забудешь, чью талию обнимает рука — непорочной девы или последней шлюхи из портовых притонов Гавра.

— Роберт, как вы относитесь к Ангелике? — невпопад начала Маргарита, когда они сели.

— Фройлейн Раубаль прелестная, талантливая девушка, — ответил он. — Я ее уважаю.

— А если бы ей потребовалась помощь?

— А она ей потребовалась? — он насторожился, и Маргарита это почувствовала.

— Да. Здесь все как-то странно. То, что в других местах и с другими людьми было бы просто и естественно, здесь не так. Например, за ней все время шпионят. Вы же не станете этого отрицать?

— Не шпионят, а присматривают, охраняют. Как и меня, и вашего брата, и вас.

— Но это стесняет свободу…

— Мы вынуждены с этим мириться.

— Но может возникнуть ситуация, когда с этим смириться невозможно. Когда человек хочет быть один. Он же имеет на это право.

— Отчасти.

— Отчасти? — поразилась Маргарита.

— Вы ведь говорите не об обычных людях. Вы говорите о нас.

— Но Гели не член НСДАП.

— Фройлейн Раубаль — племянница фюрера. Это гораздо больше.

— А ее сестру, брата, мать разве так же охраняют?

— Странный у нас с вами разговор, — прищурился Роберт. — Не слишком ли издалека вы начали?

— Гели попросила меня, чтобы я предупредила вас…

— О чем же?

— О том, что это касается… господина Гитлера. «Девчонка желает начать самостоятельную жизнь или еще чище — влюбилась, — мрачно подумал Лей. — И, конечно, мне суждено об этом узнать первому».

— Если дело касается фюрера, то не лучше ли ей самой обо всем ему и рассказать, — заметил он несколько раздраженно.

Маргарита опустила глаза. Опьянение разом прошло. Он отвечал так, как она меньше всего хотела. Они несколько минут молчали. Роберт не возобновлял разговора, и она понимала, что он уже ответил ей.

Они еще раз танцевали, и она снова забыла обо всем. Впервые он позволил себе вольность — коснуться губами ее шеи, и потом долго не повторял этого движенья, хотя она страстно желала этого. Много позже, уже вернувшись, миновав ворота и прогуливаясь по липовой аллее у дома, они остановились, и он поцеловал ее в губы немыслимым поцелуем, длившимся целую вечность. Он не проводил ее до двери. Поднявшись по ступеням, она обернулась и увидела, что он собирается снова сесть в машину, подъехавшую к самому крыльцу.

— Роберт! Куда вы? — спросила она почти жалобно.

— У меня встреча в рабочем клубе, и я опаздываю. Спокойной ночи, Грета.

Она сбежала вниз.

— Возьмите меня с собой! Вы должны меня взять!

Он посмотрел на часы.

— Я опаздываю уже на двадцать минут. Ваш пунктуальный брат в эту минуту кроет меня последними словами.

— Возьмите меня! Пожалуйста!

— Грета, но там уж совсем не ваш мир. Она не отвечала; только крепко держала его за руку. Он понял, что спорить — долго и бессмысленно.

— Хорошо, только переоденьтесь. Я вас подожду.

Она бросилась было к дому, но вернулась.

— Нет, я… лучше так.

— Вы представляете себе, куда мы едем?

— Роберт, я не могу! Там Ангелика… Она ждет…

Он несколько секунд соображал.

— Ладно. Садитесь в машину.

Он назвал шоферу адрес, и они выехали за ворота. Сам он собирался переодеться в машине, что для всех руководителей НСДАП было обычным делом. Фюрер, к примеру, часто садился в свой «мерседес» во фраке, а вылезал из него перетянутый ремнями и в сапогах.

Роберт снял пиджак, надел белую форменную рубашку, а Маргарите велел снять украшения, облачиться в его кожаную куртку, подвернуть рукава и застегнуться на все молнии и пуговицы.

— И с прической вашей придется что-то сделать, — сказал он.

Грета распустила волосы, скрутила их в жгутик и заколола на затылке. — Так?

Роберт улыбнулся. Она была похожа сейчас на беленького ангела, которому прижали к бокам его крылья, чтобы втиснуть в кожаный мешок.

— А что мы будем там делать? — робко спросила она.

— Вы будете сидеть тихо и наблюдать. Пока хватит терпения. А я буду произносить речь.

— А Руди?

— Он предпочитает дискуссии.

— А цель?

— Укрепление местных рядов.

— Разве это входит в ваши обязанности?

— Во-первых, входит. Во-вторых, ситуация благоприятствует тому, чтобы вышибить из профсоюзов побольше красных и социалистов. — Вы снова пуститесь вскачь на антисемитском коне? — Роберт даже обернулся. Она опустила глаза. — Просто у меня много друзей евреев. Там, в Александрии. Мне трудно привыкнуть.

— Придется, — бросил он.

Машина резко затормозила, свернула за угол и почти уперлась в глухую кирпичную стену.

— Здесь повсюду тупики, — сказал Лей шоферу. — Осторожней. Поставь машину вон там. Мы выйдем.