Плачь, Маргарита

— Вот потому я и должен быть сейчас с ним, дорогая, — ответил он, целуя ее. — Они наседают на него… Два таких танка, как Геринг и Лей, способны раздавить любую решимость.

— Я понимаю, — кивнула она. — Только будь осторожней. Думай обо мне и маленьком. И пожалуйста, присмотри за Робертом. Как бы ты ни был на него зол, Грета его любит.

— Фамильная слабость Гессов, — буркнул Рудольф. — Я в обед заеду. Не скучай.

Скучать в тот день не довелось никому. Перепуганные берлинцы наблюдали из окон за ревущими на улицах грузовиками, из которых, как горох, рассыпались по дворам и подъездам возбужденные штурмовики. Всюду картина была одна и та же, и невозможно было понять, против кого занимает позиции эта армия в белом и коричневом, поскольку врага нигде не было видно. Гиммлер сообщил, что в Берлин убедить Штеннеса воздержаться от кровопролития прилетел Отто Штрассер, главный социалист, идеями которого питалось восстание. С другой стороны Геббельс и Гесс изо всех сил сдерживали Гитлера. Все это не могло продолжаться до бесконечности. Внутреннее решение Гитлер принял еще ночью — сейчас главное было найти повод.

Когда Гесс в очередной раз собрался отправиться к Штеннесу и Штрассеру на переговоры, фюрер не стал его удерживать. Едва Рудольф уехал, он дал тайное поручение Борману ехать следом, где-то на повороте с Фридрихштрассе обогнать машину Гесса и сказать ему, что он, Гитлер, срочно требует его к себе, поскольку обстановка внезапно переменилась. Затем Борману предстояло отправиться в штаб СА — за тем же самым: передать Гессу, что фюрер просит его вернуться из-за некоторых обстоятельств, после чего разыграть сцену удивления по причине отсутствия здесь Гесса и, наконец, из штаба СА сделать звонок в «Кайзергоф». Дальше — удивление, недоверие, возмущение, гнев фюрера и его обвинения в адрес Штеннеса и Штрассера должны были быть прерваны сообщением одного из людей Гиммлера о том, что с поста мятежников в машину Гесса стреляли и он тяжело ранен.

Гитлер и Борман все разыграли как по нотам. Ровно в три часа дня, когда Рудольф еще только подъезжал к «Кайзергофу», Гитлер уже орал по телефону, обвиняя Штеннеса в подлом покушении на жизнь своего секретаря.

— Теперь у меня развязаны руки, — прерывающимся голосом сказал он взявшему трубку Отто Штрассеру. — Вы мне за него ответите.

И он отдал приказ начальнику штаба СА Эрнсту Рему начать продвижение к захваченному мятежниками зданию штаба.

Началась стрельба. Одиночные выстрелы перешли в раскаты, затем — в нестихающий треск. Гитлер посвятил в задуманный блеф только Бормана и Гиммлера — людей, надежных, как несгораемые сейфы.

Когда Борман уже был послан вслед Гессу, Гиммлер сам явился в «Кайзергоф» с сообщением о том, что, по донесению агентов, машину Гесса только что обстреляли. Фюрер не дал ему договорить. Он заметался по кабинету, хватаясь за что попало, потом упал в кресло и окаменел. Геринг, Лей, Грегор Штрассер и остальные, бледные, переглядывались, не зная, что думать. Состояние фюрера сильно на них действовало, отчасти парализуя здравый смысл. И хотя операция была шита белыми нитками, сплошь состояла из нестыковок и нелепостей, все поначалу поверили, что с Рудольфом произошло что-то ужасное. Никто не успел ничего предпринять и даже осмыслить услышанное, как уже раздался звонок Бормана из вражеского стана с сообщением, что Гесса там нет. Фюрер как будто опомнился. Он схватил трубку и устроил телефонную истерику Штеннесу и Отто Штрассеру, а затем отдал приказ.

И тут же появился сам Рудольф, встреченный бурей восторгов. Его обнимали, ощупывали… Гитлер ушел в другую комнату и разрыдался там. Гиммлер, сыграв радость вместе со всеми, отправился выяснять, что же произошло, пообещав применить жесткие меры к «дезинформатору». Больше его в тот день в «Кайзергофе» не видели.

Немного успокоившись, Гитлер сказал Гессу, что у него сдали нервы и он отдал приказ о вооруженном захвате штаба СА. Все они не заметили, как промелькнул этот безумный день, и ночь уже готовилась задернуть свой занавес.

Штаб СА был окружен. Из подъездов, с чердаков домов, с улиц выносили трупы и складывали в грузовики. Гиммлер нанес Штеннесу последний разящий удар, показав аккуратно перепечатанные имена, даты и цифры и предупредив, что фюрер намерен начать дело о коррупции, если тот немедленно не сдастся.

Около десяти часов вечера, выслушав какое-то сообщение по телефону и задав несколько вопросов, Герман Геринг, бледный, со стиснутыми зубами, незаметно потянул за рукав Роберта Лея, дискутировавшего с Грегором Штрассером по поводу реорганизации Прусского земельного совета.