Плачь, Маргарита

Гесс не ответил, мрачно наблюдая, как уличный рабочий счищает со стены банка остатки плаката со свастикой и портретом фюрера — следы предвыборной агитации. Попробовал бы кто-нибудь в Мюнхене вот так скрести по лицу фюрера!

— Послушай, ты! — крикнул ему Гесс. — Может, догадаешься ведро воды на стенку вылить?!

Рабочий, парень лет двадцати, обернулся в недоумении. Потом, пожав плечами, взял стоявшее тут же ведро и плеснул на стену кофей-но-грязной жидкостью. Рудольф с досадой отвернулся. Они прошлись немного вдоль набережной, безрадостно глядя на темную водицу Шпрее.

Гитлера позабавила эта сцена и мальчишеская досада Рудольфа. Было в ней что-то такое, чему он названия не подобрал, но от чего у него вдруг потеплело в груди.

— Я вот что думаю, Руди, — сказал он уже у ворот дома Хаусхофера. — Поезжай в Мюнхен. Встречай родителей, а я здесь закончу дела. После снова разъедемся: они, наверное, захотят провести зиму в Рейхольдсгрюне, в вашем имении? Я ведь догадываюсь, о чем ты мечтаешь. Работать с Карлом и не видеть никого из нас.

— В Мюнхен мы можем уехать вместе, — сдержанно отвечал Гесс. — Если Шлейхер решится на встречу, место для него не будет иметь значения. Для него, но не для тебя. Здесь, в Берлине… — Он досадливо поморщился. — Одним словом, почему бы нам не уехать вместе, к примеру, послезавтра?

— Нет! — Гитлер резко махнул рукой. — Я так решил. Завтра или послезавтра, но ты уедешь один. И дальше будет так, как скажу я.

Он быстро поднялся по ступеням. Рудольф за ним уже еле плелся: у него кружилась голова, в ней все перепуталось, и он не понимал, радоваться ему или подозревать что-то.

В квартире всюду горел яркий свет; встретивший их лакей чуть не бегом бросился обратно по коридору. Через минуту навстречу уже спешила Эльза в золотистом декольте и бриллиантах, с двумя букетами роз, которые она вручила каждому. Адольф зажмурился.

— Как же я забыл?!

— Не огорчайся, — попросила Эльза. — Такое случается. К тому же она не знает этого и ждет.

— А что случилось? — спросил Рудольф.

— У Ангелики сегодня день рождения. Поздравьте ее, переоденьтесь и приходите в гостиную.

— А кто там? — спросил Гитлер.

— Фрау Анжела с Фриэдль — они приехали еще днем, — Герман с Карин, Эрнст с Хелен, Йозеф с Магдой и Роберт в гордом одиночестве. Все приехали меньше часа назад. Адольф, прости, я, возможно, взяла на себя слишком много, и вам всем по регламенту еще следовало оставаться на Фридрихштрас-се, но… Герман был уже дома, Роберт тоже, и я подумала…

— Ты все правильно сделала, дорогая, — отвечал Гитлер, целуя ей руку. — Ты умница, ангел, я так благодарен тебе!

Они поздравили сияющую Ангелику. Белое, классических линий платье-туника, бриллиантовое колье, подарок Гессов, изящная прическа и какая-то внутренняя, уверенная сдержанность сделали ее почти неузнаваемой даже для матери, буквально ахнувшей при виде повзрослевшей, полной достоинства, строгой и спокойной дочери. Фриэдль тоже была поражена. Гели, распустеха, вульгарная кокетка, держалась так, точно всю жизнь провела в изысканных гостиных, среди знаменитых мужчин и блестящих женщин, и они все относились к ней отнюдь не как к красивой куколке, а как к равной себе. Только одно обстоятельство несколько смягчало непримиримую Фри — добрая фрау Гесс успела свозить ее в немыслимо роскошный магазин, где ей подобрали шикарное платье!

К праздничному ужину приехали еще гости: Гоффман с «лейкой» и подруга Эльзы актриса Эмма Зоннеман, которую Эльза хотела познакомить с Ангеликой.

Эмми, высокая, статная, флегматичная в жизни, на сцене была столь темпераментна и выразительна, что последнее время ее заметили производители кинокартин и она получала предложение за предложением, однако откровенно признавалась подруге, что мечтает совсем о другом.

— Хочу заполучить в мужья одного из ваших… Ну, ты понимаешь! Помоги мне, Эльси, я умираю от желания сделаться подругой великого человека.

— А муж?

— Да ну его к черту!

Эльза считала, что Ангелике будет полезно общение с Зоннеман, умеющей разделять сцену и жизнь; что же до просьбы самой Эмми, Эльза не приняла ее всерьез, и напрасно. Из всех сколько-нибудь реальных кандидатов в великие люди Эмми больше всех нравился Роберт Лей, но тот, будучи большим любителем женщин, именно к ней не проявлял ни малейшего интереса, и Эмми с досадой переключилась на Геринга.

К сожалению, занятая гостями Эльза заметила это слишком поздно. Столь откровенный цинизм незлой по натуре Эмми возмутил ее до глубины души. Еще противней было ей глядеть на Геринга, у которого глаза блестели, как у кота.

— Вот свиньи! — не выдержав, шепнула она Магде Геббельс, которая тоже с негодованием поглядывала на Зоннеман.

— Актрисы вообще особая, подлая порода, — согласилась та. — Их нужно содержать в резервациях.