Плачь обо мне, небо (СИ)

Когда Катерина, наконец, остановилась, и медленно развязала тугой узел, позволяя повязке соскользнуть и остаться в её руках, Николай обнаружил себя в небольшой – по дворцовым меркам – гостиной, куда заглядывал крайне редко. Но застыть на месте и забыть все внятные слова его заставило отнюдь не это.

Ошеломленное выражение лица цесаревича стоило трудностей, что Катерине пришлось испытать, уговаривая герцога Лейхтенбергского найти ель (Эллен рассказывала ей, что где-то в районе Пьемонта их можно встретить), а после доставить оную, да еще и сопроводить игрушками. Каким чудом тому удалось выполнить эту просьбу, она не знала, но чувствовала теперь себя обязанной герцогу.

– Откуда?.. – речь вернулась к Николаю, но столь скудная, что он даже не сумел окончить фразу. Катерина, наблюдая его изумление, не сдержала легкой улыбки.

– Не без помощи Вашего кузена, Николай Александрович. Мне подумалось, что Вы были бы рады.

Он с трудом отвел зачарованный взгляд от статной зеленой красавицы, чтобы потонуть в такой же зелени родных глаз; сколь же хорошо она могла чувствовать его желания, чтобы вот так предвосхищать оные. Ведь не далее чем пару дней назад он вспоминал подготовку к Рождеству дома, еще когда был жив An-papa. И в груди что-то разрывалось – в солнечной Италии не найти и намека на ту волшебную атмосферу, что сейчас царит в заснеженном Петербурге.

– Вы необыкновенная девушка, Катрин, – полушепотом произнес цесаревич.

Беспечно передернув плечами, она улыбнулась уже более явственно.

– Моей заслуги в этом нет – все трудности легли на плечи Его Высочества. И теперь Вы обязаны доказать, что все было не зря, – возвестила она, разрывая их зрительный контакт и устремляясь к большим коробкам, что примостились возле ели. – Вы ведь поможете мне развесить эти игрушки?

Когда она обернулась, на её лице был лишь детский задор, который он так давно не видел. Но Николай был готов поклясться – до того в глазах её мелькнула грусть. Усмехнувшись этой непосредственности, с которой Катерина раскрыла коробки, чтобы начать вынимать оттуда стеклянные шары различных цветов и размеров, он неспешно приблизился к ней, чтобы принять из её рук первую игрушку и, повинуясь указанию, расположить оную где-то в аршине от верхушки. И сразу же получить новую.

– Жаль лишь, что настоящего Рождества здесь не увидеть, – разглядывая маленькую фарфоровую птичку, произнесла Катерина. – Ни снега, ни гаданий, ни…

– Гаданий мне точно хватило, – почти себе под нос хмыкнул Николай, но его фраза не осталась не услышанной. Горло на миг словно сжало тисками; в памяти всплыл звон монист и хриплый голос старой цыганки.

Не сиять больше солнцу над миром, не освещать людей своей благодатью.

– Бросьте, – стараясь, чтобы сломавшийся голос её звучал как можно более безмятежно, улыбнулась Катерина. – Вспомните – мне тоже говорили, что у алтаря мне не стоять. Но ведь я вышла замуж. Все эти гадания – лишь забавы, – махнула она рукой, вытягивая из коробки новую игрушку и примеряясь к незанятому участку на разлапистом деревце.

– Крайне опасные, – прокомментировал это утверждение цесаревич. – Тетя Санни так едва ли с ума не сошла, а поговаривали, что и выкидыш у нее случился от этих столоверчений.

Александра Иосифовна, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская, супруга его дяди Константина, как и прочие светские дамы увлекалась мистицизмом, в чем ей потакала фрейлина Анненкова, которую порой даже винили в излишней тяге Великой княгини ко всем этим «дьявольским забавам». Справедливости ради стоит сказать, что даже Императрица не брезговала порой составить компанию невестке, но все же интерес последней к крайне популярным тогда столоверчениям выходил за все возможные рамки. Впрочем, винить в том стоило скорее mademoiselle Анненкову, дошедшую до того, что она настаивала на своем родстве с герцогом Ангулемским, заставившую в свою сказку уверовать и великую княгиню. Когда долгожданная её беременность окончилась выкидышем, во Дворце начали поговаривать, что это Создатель наказал её за богопротивные удовольствия и дружбу с «одержимой».

Фрейлина Анненкова была отправлена за пределы России, однако та история все же изрядно подорвала здоровье Александры Иосифовны.

Цесаревич, которому тогда было двенадцать, на всю жизнь запомнил сломленную Великую княгиню, несколько недель не встававшую с постели. А когда она вышла к семейному обеду, ему подумалось, что из нее выпили жизнь до последней капли, столь пустым был взгляд и отрешенным – вид.

Тогда он впервые испытал явное отвращение к этим светским увлечениям.

– Точно! – воскликнула Катерина. – Столоверчения – как-то я запамятовала о них, – рука замерла над коробкой, пока она над чем-то размышляла. Николай бросил на нее настороженный взгляд.

– Только не говорите, что задумали духов вызвать, чтобы запытать их вопросами.