Плачь обо мне, небо (СИ)

Парадный мундир на Николае сменился простыми светлыми одеждами, а взгляд, устремленный в ее сторону, предназначался кому-то другому. Улыбка, которую она так любила, давно уже принадлежала хрупкой датской девочке, столь сильно похожей на саму Катерину. Но сейчас отнюдь не это беспокоило княжну: она уже давно запретила себе возвращаться к былому, видя, как счастлив Наследник Престола с Дагмар. Тем, что забирало последний воздух из легких, было умиротворение на лице цесаревича и призрачные очертания крыльев за его спиной. Все вокруг постепенно теряло свои краски, утопая в молочном тумане, и фигура Его Высочества начала отдаляться от Катерины. Рванувшись вперед, протянутой рукой княжна смогла ухватиться лишь за воздух, коим стал растворяющийся облик Николая. Если бы она была в силах кричать, не пожалела бы голоса, но горло сдавил ужас, и из него теперь вырывались лишь хрипы.

На каминных часах длинная стрелка показала без десяти час*.

Резко присев на кушетке и ничуть не заботясь о том, что плед соскользнул на пол из-за метаний во сне, Катерина не сразу осознала, что все это было лишь кошмаром. Продолжившимся наяву звенящей, вызывающей тошноту тишиной, разорванной громкими стенаниями из-за двойных темных дверей.

Все кончено.

Она знала это, даже до того, как в коридор выскользнул отводящий глаза врач.

Семь кинжалов – в самое сердце. С разомкнутых губ не слетало ни звука, и вдох тоже сделать не удавалось. Бессознательно коснувшись пальцами своего лица, она ощутила странную влагу. Слезы? Сердце беспокойно билось, эхом отдаваясь во всем теле, и шум льющегося за окном дождя вторил ему. Небо оплакивало тех, чьи жизни в эту ночь изменились, получив обратный отсчет.

Цесаревича, которому уже не стать Императором, и не увидеть рождения нового дня.

Принцессу, которая будет венчана не с тем, кому отдала свое сердце.

Императрицу, которой останется пятнадцать лет, что окрасятся в цвет бесконечного траура.

Императора, чья жизнь начнет подвергаться опасности спустя год, и счастье откроется уже в другой семье.

Девушку, чье имя навсегда останется в тени. Потому что ангелы-хранители незримы и не осязаемы.

Комментарий к Глава двенадцатая. Господь, храни особенных

* время смерти указывалось по часовому поясу Ниццы. // отсылка к времени, что отобразили часы Малой Столовой, когда растаял призрак Николая I.

** «Стоп, машина» было предсмертной фразой Николая I и каким-то непостижимым образом стало последней фразой его внука.

*** Простуда – не моя авторская отсебятина. Предположение реально существовало, если верить письмам Императора к супруге. Абсурдное донельзя, но все же.

**** Мне стоит объясниться касаемо приплетенного к смерти цесаревича Остроженского. Дело в том, что когда-то в процессе изучения материалов болезни и смерти Николая на глаза попалась какая-то медицинская статья, в которой подробно описывалась данная врачебная ошибка (стоит сказать, что таких статей было немало). Меня зацепил один момент – туберкулез присутствовал в семье Романовых давно, причем, о его наличии у Марии Александровны знали. Абсолютно логично было бы искать причину длительных проблем со спиной и частых приступов именно среди тех болезней, которые могли являться переданными генетически, «семейных».

Однако из непосредственно медиков царской семьи об этом не заговорил никто, кроме Здекауэра, и то, слишком поздно. Французы тоже упорно твердили «ревматизм», прописывая лечение, которое лишь ускорило генерализацию воспалительного процесса. Если бы этого не случилось, болезнь могла бы перейти в хроническую стадию, и с ней можно было бы жить.

В общем, нет, я вообще не настаиваю на идее заговора, подкупа и т.д. Но этот нюанс просто очень хорошо лег на сюжет.

========== Эпилог. Разольется по Неве кровавый закат ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1883, май, 15.

В ночь с 12 на 13 апреля 1865 года сменился наследник российского престола. Судьба великой Империи переломилась, отведенные ей десятилетия начали обратный отсчет.

28 мая 1865 года на погребении Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Александровича в Петропавловском Соборе был лишь один человек, не проронивший ни единой слезы: зеленоглазая душа рыдала, но на ставшем маской бледном лице не отражалось ни единой эмоции. Время не было в силах излечить, но от него оставались считанные песчинки в стеклянных часах.

Для кого-то чуть больше, для кого-то чуть меньше, но с одним исходом.